«Мсье, это какая страна?»
О том, что прозрачный мир сделал государства безликими

Анастасия Миронова
Писатель, публицист

В 2009 году, кажется, я ехала в Польшу из Лондона на рейсовом автобусе. Ла-Манш мы пересекали на пароме. Как только прошли пограничный контроль, я стала засыпать. Проснулась – остановка, все выходят. Я тоже вышла. Темнота, маленькая заправка с кафетерием. Весь наш автобус выстроился в очередь в туалет, я в ней оказалась последняя. А когда вышла, автобус уехал. Забыл про меня. Я подумала: ну ладно, чай, Европа, багаж не украдут, кошелек и документы благодаря старой тюменской закалке при мне – сейчас за мной вернутся, надо только сообщить перевозчику.

Сообщить оказалось сложно: я не записала номер телефона компании, и у меня не было интернета. Кассир на кассе говорил только на своем языке. Тогда везде в Европе был роуминг, звонки стоили огромных денег. Двух или трех фунтов на балансе хватило бы на пару минут звонка в Лондон. Я стала набирать мужа: надо было, чтобы он нашел контакты перевозчика и сообщил, что меня забыли. Я достала телефон и тут только поняла, что не знаю, где нахожусь. Не в смысле, что я не смогу назвать город или селение, где меня высадили, – я не понимаю, в какой я стране. Скоро утро, я понятия не имею, сколько раз мы останавливались, быстро ли ехали. Я не смотрела карту маршрута – через какую страну мы должны были ехать. Это могла быть Бельгия, Нидерланды или Германия. Точно не Франция – ее бы мы уже проехали, да и кассир не говорит на французском. Его язык я определить не могу: это нидерландский, фламандский или немецкий? Нет никаких плакатов, служебных надписей, на вывеске только часы работы, на туалете – значок WC, заправка – сетевая, цены – в евро. На витрине пирожки, кола, пепси, фанта, американские батончики, на стаканчиках для кофе – логотип кофейни Costa, в Европе она тогда была повсюду.

Кассир что-то говорил мне на своем, лопотал и усаживал на диван. Я поняла, что он меня успокаивает, и пыталась у него выяснить: какая страна? Перебирала три этих названия на все известные мне манеры произношения, но кассир только улыбался. Я позвонила мужу, проговорила с ним свои два фунта и не смогла объяснить, где я, поэтому ему пришлось ждать начала рабочего дня, чтобы связаться с транспортной компанией, которая по графику бы догадалась, где меня забыли.

Под утро на заправку приехала наконец машина с немецкими номерами, а ее водитель говорил по-английски. Оказалось, что я в нидерландском селении на границе с Германией, что кассир сразу все понял и сам пытался связаться с перевозчиком, но до утра в офисе никто не брал трубку.

Сейчас даже ради интереса открыла карту и вспомнила: селение называлось Herungerberg. Вы знаете, а я в том Херунгерберге многое поняла. И, когда позже принимала решение не оставаться в Европе, вспоминала ночь в стране, где на одной конкретной заправке не осталось ничего своего, кроме кассира, который не мог поверить, что его спутали с немцем.

Когда я говорю, что совершенно не расстроилась из-за шквала санкций, вследствии которых нас фактически лишили поездок в Европу, мне не верят. А я действительно не расстроилась: я всю ее видела. Но главное не в этом. Мне почти сорок лет, у меня ребенок школьник, собаки, кошки, сад, огород, работа. И я достаточно давно поняла, что в моей жизни не осталось времени на посещение Европы или, к примеру, Австралии. Если бы закрыть глаза и открыть их в отеле у центра Помпиду, то, пожалуй, я бы еще согласилась погулять по Парижу. Но готовиться, искать билеты, бронировать жилье, возиться с визой – нет, увольте, мне жаль времени и сил. Потому что я все это уже видела и заранее знаю, что меня ждет в следующей поездке.

Никаких совершенно сожалений у меня по поводу Европы весной-летом не было. Да и по Северной Америке, пожалуй, тоже. Потому что к тому времени, за два года сидения по домам, составила план поездок на ближайшие годы: страны, в которые я хочу вернуться, страны, в которых еще не была. Я отметила несколько маршрутов для длительных путешествий и поняла, что в них нет ни Европы, ни Северной Америки. Я там бывала, мне там было интересно, но возвращаться туда, не осмотрев внимательно другие места, я не хочу. Потому что там все, строго говоря, одно и то же.

Не верите? Проведем эксперимент. Откройте наугад карты трех городов: Сен-Тропе, Чикаго и… и Акапулько, например. Уверена, вы сможете даже угадать, в каких местах там Макдоналдсы, магазин Zara и, допустим, кафе йогуртового мороженого. И вы точно знаете, как там выглядят люди, что они носят, на какое кино ходили в минувшие выходные, на кого из мировых звезд подписаны в соцсетях. В общем-то, за редким исключением, у людей, которые живут в этих городах, будут одинаковые мировоззренческие взгляды и общие паттерны поведения. Различаться они будут лишь тем, что в Акапулько меньше богатых, в Чикаго их побольше, а в Сен-Тропе – совсем много. В остальном жители этих городов похожи до невозможности их различить. Разве что в Чикаго в это время по вечерам уже надевают куртки…

Все стало пресным и однообразным. Высадившись в любом городе западной культуры, вы можете точно сказать, где там найти пресловутый Макдональдс, молл с марками известного ширпотреба, сетевые кафе, строймагазины и даже – маникюрные салоны. Жители этих городов будут подписаны на одних и тех же модных квир-активистов, читать одни и те же книги об ЛГБТ-теории, у них даже в головах все будет устроено преимущественно однотипно, потому что они в своих университетах учились по унифицированным программам.

Раньше, чтобы устать от той же Европы, нужно было побывать везде. Теперь достаточно посетить несколько стран: при минимальной наблюдательности и должной смекалке человек поймет, что ждет его в остальных.

Наверное, жить таким унифицированным путем удобно и безопасно, но смотреть на это неинтересно. Жить в Саудовской Аравии или Туркмении не очень весело, но зато как здорово там побывать! То же про Чечню: вряд ли кто-то хочет проснуться чеченцем из Аргуна, но сколько запросов о достопримечательностях, сколько блогов о тамошней жизни! Едва ли не половина моих знакомых побывала в Грозном. Потому что другое… Мало кто из настоящих путешественников, а не матрасников с моря, ездит в отпуск любоваться природой. Да и по музеям у нас на отдыхе ходят мало. Люди хотят смотреть чужую культуру, чужой быт. У любого путешественника, если он не на каяке сплавляется по карельским рекам, интерес этнографический. А что интересного, если везде живут одинаково? Можно называть это экзотикой, а можно – поиском нового знания. Человек должен в путешествии познавать, а не предугадывать. В Чечню сегодня едут не потому, что всем хочется посмотреть, как ее отстроили: в Чечне живут другие люди. Многие их правила жизни мы осуждаем, но нам интересно, потому что там сохранилось что-то еще, кроме молодой дизайнерки, которая пьет сетевой тыквенный латте и читает статью небинарной авторки о травмирующем опыте бодишейминга…

И в Африку люди едут не потому, что там дешево. В КНДР летают не для того, чтобы заглянуть в глаза корейской военщине.

Давайте говорить честно: мир без границ местами очень скучен. Приведу еще примеры: когда-то в Камбодже я увидела кафе с йогуртовым мороженым, которое до того встречала в Чикаго, у нас на канале Грибоедова и в марокканской Эссуэйре: те же наполнители, тот же интерьер. Чувствуешь себя обманутым: зачем летела десять часов?

А в нашей Луге в кафе продают все то же развесное мороженое, какое я впервые увидела в Эдинбурге почти 20 лет назад и потом встречала еще в паре десятков стран: одинаковые контейнеры, те же названия, типа «Лазурный берег», Turkish Delight... Вкусно, но как же оно надоело!!!

Не знаю, должны ли мы быть все одинаковыми, читать, смотреть, есть одно и то же. Может, так было бы и удобней. Но ведь это скучно! Лукашенко стал интересней Италии, потому что у него там много занятного. И то уже Белоруссия стирает свое лицо. Модный молодежный сайт рекомендует: «Девять мест в Белоруссии, как в Италии». Дизайн сайта тоже модный, как у всех. И их модные авторы уже называют себя авторками. Уходит оригинальная фактура. Я помню, что еще лет пять назад у белорусских медиа были смешные макеты и сайты как из времен нашего дайл-апа.

Еще помню, как в 2008 или 2009 году в Белоруссии всюду продавали манго: в овощных ларьках на вес, в пирожках, в компотах. Это они вроде бы продали Чавесу тракторы бартером. И как же это было интересно! Белорусам-то, конечно, мало приятного: ходили все по струнке и давились манго, а я запомнила навсегда. И, честное слово, говорю без позерства: мне интереснее Италии вернуться в Белоруссию, успеть ее увидеть, пока там все свое не сбрили под ноль.
Монголия или Туркменистан сегодня, безусловно, интересней Польши с Чехией для тех, кто хотя бы раз был в одной из двух этих стран...

Это не значит, конечно, что все должны из кожи вон лезть ради сохранения своей самобытности. Я не считаю, что народности должны цепляться за свой язык, если он умирает, за свою культуру, потому что при таком подходе они нужны разве что туристам. Да, бывают нации, где все радостно ходят в народных костюмах на работу, а бывают такие, среди кого не найдешь желающих не то что заниматься народными танцами в ДК, но и на концерт сходить. Многие народы, особенно малые, растворяются в более крупных культурах. Раз так – и пускай, держать не надо. Жечь себя ради того, чтобы люди учили не нужный им язык, или спускать огромные деньги на поддержание интереса к национальным культурам – дело неблагодарное и нечестное: каждый должен жить так, как ему удобно.

Вот только если ему показать французов, американцев или шведов как пример того, что будет с ним, этим человеком, и его народом дальше, останется ли он доволен? Нет, я не о том, что кто-то не хочет жить как шведы: наверное, в России многие так хотят. Это вопрос знания своего будущего. Помните, как в детстве все гадали друг другу «на смерть»? Сколько проживешь, как умрешь? Скажите честно, вам хотелось тогда знать, как вы окончите свою жизнь и в каком году?

В том, что все идут по одному пути, есть что-то сродни этому нехорошему знанию своего конца. Полбеды, что ты станешь как француз. Для кого-то это даже и счастье – быть похожим на французов. Трагедия ведь в том, что, взявшись догонять Францию, мы получим возможность наперед видеть свое будущее и в общих чертах заранее знать, как мы станем одеваться, что будем есть, чем увлечемся. Мы будем знать, как через пару лет станут выглядеть наши кинотеатры, какие корпорации будут получать прибыль от наших супермаркетов, каких политиков мы начнем любить.

И это не стабильность, а именно знание своего будущего. При застое все знали, что будет завтра, но только по аналогии с сегодня и вчера – никто не сопоставлял свое будущее с соседями, которые прожили его первыми.

Хочется так жить? Бог с ними, с туристами, они и на матрасе отдохнут. Самим-то хочется всем пить хором этот чертов тыквенный латте, пороть одну и ту же модную чушь, носить одинаковые шляпы из сетевых магазинов и знать, что будет дальше?

Взято отсюда