Торговля связывала Русский Север и Норвегию на протяжении нескольких веков. При этом норвежцы не знали русского, а поморы — норвежского языка. Для общения и заключения сделок они использовали странную смесь двух языков, получившую название «руссенорск». «Лента.ру» рассказывает о причинах ее возникновения и лексическом составе.

Просто бизнес, ничего личного

Когда-то Северная Норвегия называлась Халогаландом. В одном из самых ранних рукописных свидетельств этого, датируемом XI веком, рассказывается о том, как норвежский властитель Оттар поехал в «страну Биармию» и совершил там прибыльную сделку. Конечно, торговлей все не ограничивалось — воинственные викинги охотно грабили финно-угорские племена, населявшие в то время Поморье.

Впрочем, через пару веков их контакты с норвежцами сократились из-за освоения Севера новгородцами, торговать с которыми было выгоднее. Еще через некоторое время, в XVI веке, там появились первые постоянные русские поселения. Новгородцы сами стали налаживать торговые отношения с Норвегией — так, существует документальное свидетельство 1533 года, подтверждающее заключение сделки между русскими и карелами и торговцами города Вардё. Торговала с ними и Печенга — крупное поселение, образовавшееся вокруг Печенгского монастыря.

В XVI веке поморы также начали освоение тресковых промыслов Баренцева моря на Мурманском побережье, что способствовало развитию торговли и возникновению поселений. Практически до конца века у Российского государства не было постоянного порта в регионе. Только в 1570-1580-е годы он появился: им стал город Кола, располагавшийся недалеко от Мурманского побережья. Торговля сильно повлияла на его развитие. Если в 1565 году там насчитывалось всего 3 крестьянских двора, то через 15 лет их было уже 71.

Конечно, ни о каких крупных масштабах торговли речь в то время не шло. По-настоящему она развернулась после Северной войны России со Швецией и ее союзниками, которая продлилась с 1700 по 1721 год. Во время нее Петра I не особо волновал Север — все его усилия были направлены на борьбу за Балтику. Поэтому в порту Петербурга были установлены очень выгодные тарифы, а из архангельского был даже запрещен вывоз некоторых категорий товаров.

Только после отмены этих ограничений торговля с Северной Норвегией расцвела. И в России, и в Норвегии были введены регуляции, способствующие ей. Еще лучше дела пошли, когда в 1810 году царское правительство открыло в этой северной стране официальное российское консульство. Конечно, не все было радужно в российско-норвежских отношениях: Норвегия опасалась, что торговля в регионе позволит России увеличить свое влияние и прибрать к рукам ее незамерзающие порты. Существовали и ее противники в России, которые считали, что коммерция не дает мурманскому рыболовству развиваться, ведь местные вместо того, чтобы ловить рыбу, ездили за ней и развлечениями в Норвегию.

Во время Первой мировой войны торговля между двумя странами резко сократилась, а иностранная интервенция после революции 1917 года вообще свела ее на нет. Однако от нее остался интересный артефакт — контактный язык руссенорск, на котором говорили норвежские и русские торговцы. По сути, он был пиджином — смесью двух языков.

Что сказал?

Какого-то конкретного названия за руссенорском не закрепилось — он также известен под именем «моя-по-твоя» и «кэк-спрэк». Если в первом варианте все понятно («я говорю по-твоему»), то второй можно перевести примерно как «что сказал?» Первые свидетельства употребления этого пиджина относятся к началу XIX века — вероятно, он зародился в конце XVIII столетия после установления официальных торговых связей между Норвегией и Российской империей.

К сожалению, текстов на руссенорске осталось очень мало — отдельные фразы, слова и диалоги записывали лишь энтузиасты, поскольку он использовался в основном в устном виде. Впервые их свел в одном труде норвежец Улаф Брок в 1927 году и позднее, в 1930-м, выпустил более полное издание своей работы. Помимо этого, руссенорск изучал С. Лунден, собравший некоторое количество новых фраз и слов у старых норвежцев, пользовавшихся им. В Советском Союзе этот пиджин также изучался — две работы, посвященные ему, вышли в конце 1980-х годов.

Судить о том, насколько верно исследователи передали его, достаточно сложно, так как большая часть информации была записана со слов норвежцев, по-своему трактовавших русскоязычную часть руссенорска. Впрочем, для современных специалистов остается непаханое поле работы — несмотря на то, что поступления новых сведений о пиджине ждать неоткуда, имеющийся материал проанализирован плохо.

Прежде всего руссенорск интересен достаточно равномерным лексическим составом: половина слов в нем взяты из русского, а половина — из норвежского языка. Обычно в пиджинах можно выделить доминирующий язык. К тому же для обозначения каждого понятия зачастую использовались сразу два слова. Например: kasi — sprжkam («говорить, сказать»), balduska — kvejta («палтус»), musik — man («мужчина»), ras — dag («день»), eta — den («этот»), njet — ikke («не»), tvoja — ju («ты»), и другие. Интересно, что норвежцы обычно применяли русские слова при общении, а поморы — норвежские. Также в руссенорске использовались единицы обоих языков, звучащие сходно, такие как kaansul — «консул», kajuta — «каюта», vin — «вино».

Что касается предлогов, то в подавляющем большинстве случаев использовался норвежский «po» («в, на, к»), причем даже там, где он по смыслу был неподходящим. Иногда слова в руссенорске представляли собой смесь двух схожих слов в норвежском и русском: mangoli («много») состояло из норвежского mange и русского «много ли», ljugom («врать») происходило от норвежского lyve и русского «лгать». Есть в пиджине и некоторые заимствования из английского и нижненемецкого диалектов, пришедшие из морских жаргонов, а также восходящие к шведскому, финскому и саамскому языкам.

В употреблении руссенорск выглядит достаточно смешно — все это похоже на то, как бы общались с аборигенами какого-нибудь тихоокеанского архипелага первооткрыватели. Вот несколько примеров:

Moja paa dumosna grot djengi plati — «Я заплатил много денег на таможне»;
Davaj paa moja skib kjai drikkom — «Выпей чаю на моем корабле»;
Kor ju ikke paa moja mokka kladi? — «Почему ты не принес мне муку?»;
Paa den dag ikke Russefolk arbej — «В этот день русские не работают».

Понятно, что руссенорск был служебным пиджином, использовавшимся исключительно командами торговых судов, которым было нечего обсуждать, кроме своей работы. Потому и число его носителей было сильно ограниченным — всего несколько тысяч человек на пике использования на рубеже XIX — XX веков. Но через лет десять общаться на нем практически прекратили. Последний гвоздь в гроб руссенорска был вбит в 1920 году после закрытия границы с Норвегией с Советской Россией.