В ноябре в издательстве «Новое литературное обозрение» выходит книга историка Наталии Лебиной «Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города: 1917–1991». Arzamas публикует отрывки из главы «Интим»

Несмотря на курьезы снабжения медицинскими товарами в СССР даже в эпоху застоя, официальная риторика в отношении эротики начала меняться уже в конце 1950-х годов, и это зафиксировало оттепельное искусство. В кино смелее презен­то­вали вопросы интимной жизни, в частности внебрачные связи героев. Особенно ярко это проявилось в зна­ковом фильме Михаила Ромма «Девять дней одного года» (1961). Картина рассказывала о молодых ученых-физиках, в то время самой прогрессивной части советского общества, и добрач­ные сексуальные контакты героев выступали как норма частной жизни интел­лигенции. Конечно, одновременно с подоб­ными фильмами в советской кинемато­гра­фии 1960-х были и произведения, как прежде, проповедовавшие патриар­хальный миф о девичьей чести как главном достоин­стве женщины. Пример — вышедшая почти одновре­менно с роммовскими «Девятью днями одного года» кинокомедия режиссера Юрия Чулюкина «Девчата» (1961).

На излете демократических реформ 1960-х годов в советском кинема­тографе стали появляться фильмы, героини которых испытывали муки выбора сексу­аль­ной стратегии. Это «Журналист» (1967) Сергея Гераси­мова по его же сцена­рию и «Еще раз про любовь» (1968) Георгия Натансо­на по пьесе Эдварда Радзинского, написанной в 1964 году. В обоих случаях «неузаконенная» любовь подвергалась публичному осуждению со стороны некой части обществен­ности, будь то комсомольское собра­ние или семья. Но авторская симпа­тия была явно на стороне девушек. Любопытно, что границы и формы мужского сексуального поведения оставались вне обсуждения.

О «грехопадении» до вступления в брак спокойно писали и литераторы второй половины 1950–60-х годов. Такое поведение казалось естествен­ным Саше Зеленину, главному герою первой повести Василия Аксенова «Коллеги». Допускал внебрачные отношения своих героев и своеобраз­ный антипод Аксенова, сугубо «совет­ский писатель» Всеволод Кочетов, которого большин­ство культурных людей не без основания считали мракобесным моралистом. В его романе «Братья Ершовы» (1957) без записи в ЗАГСе живут вместе двое искалеченных войной людей — сталевар Дмитрий Ершов и рыбачка Леля Величкина. Вне брака развива­лись отношения у физика Сергея Крылова, безупречно положительного героя произведения Даниила Гранина «Иду на грозу» (1962).

В начале 1960-х уже позволяла себе подшучивать над ханжескими взглядами на отношения мужчин и женщин советская сатира. Особенно доставалось учителям, в среде кото­рых традиционно много консер­вато­ров. В журнале «Крокодил» в 1962 го­ду, например, была размещена изошутка Льва Самойлова. На первом рисунке изображалось заседание педсовета. Директор сообщал колле­гам: «Завтра десятиклассники идут в театр. Примем меры предосторож­ности!» На втором рисунке учителя в афишах спешно меняли слово «любовь» на слово «дружба», «уваже­ние»: «Коварство и любовь» — на «Ко­варство и уважение», «Любовь Яро­вая» — на «Друг Яровая», «Любовь к трем апельси­нам» — на «Уважение к трем апельсинам», «Любовь с пер­вого взгляда» — на «Дружба с первого взгляда». Законо­дательные инициа­тивы власти, запад­ный и отечествен­ный кинематограф, советская и зарубежная художест­венная литература повлияли на интимное поведение людей 1960-х годов, что вырази­лось, в частности, в стремле­нии открыто обсуждать «запрет­ные» темы, как это было в 1920-х годах. На рубеже 1950–60-х годов молодеж­ная редакция Ленин­градского радио провела серию передач под общим названием «Береги честь смолоду». Слушатели стали активно делиться своими представлениями о сте­пени свободы в интимной сфере, о чем свидетельствуют письма в редак­цию.

Желание вербализировать вопросы сексуальности и получать инфор­мацию, которая могла бы помочь выработать линию интимного поведения, зафикси­ровали социо­логические опросы начала 1960-х. Социологи столкнулись с критикой замалчивания проблем приватности. В контексте демократизации общест­венного уклада горожане стремились приобщиться к цивилизованным каналам знаний об интимной жизни. Опросы начала 1960-х годов подтвер­жда­ют это. Активно обсуждалась необходимость издания научно-популярной литературы по физиоло­гии и гигиене интимной жизни, ведь книг по сексоло­гии не было. Неудиви­тельно, что информацию о взаимо­отно­шениях полов культурная часть молодежи предпочитала черпать из художественной литера­туры. В 1950–60-х годах стали доступны произведения античных и средневе­ко­вых классиков, годившиеся в качестве руководства по проблемам куртуазно­сти. Исходя из личного опыта, могу вполне подтвердить точность строк Пушкина: «Читал охотно Апулея, / А Цицерона не чи­тал». Но в 1960–70-х в СССР появи­лась и специальная литература по проблемам интимной жизни. Настоящей сенсацией стали переводы трудов немецкого медика Рудольфа Нойберта. В 1960 году в СССР вышла его работа «Вопросы пола (Книга для мо­лодежи)», а с 1967 года систематически переиздавалась «Новая книга о супружестве».

Опросы, возобновившиеся в СССР в годы оттепели, зафиксировали, что представления о сексуальной морали становились свобод­нее: в конце 1960-х годов добрачные половые контакты одобряли не только 62 % молодых мужчин, но и 55 % молодых женщин. До совершеннолетия сексуаль­ная жизнь начина­лась у 14,5 % девушек и у 52,5 % юношей. Представители нового поколения горожан высоко оценивали значи­мость физической близости как фактора крепкой семьи или устойчивых отношений мужчины и женщины. Однако серьезным сдерживаю­щим фактором здесь становились жилищные условия. В условиях коммуналок и бараков представления о границах общего и частного были размытыми. Личный, сокровенный мир в 1930–50-х годах невольно становился достоянием окружающих. Иосиф Бродский отмечал: «У нас не было своих комнат, чтобы зама­нивать туда девушку, и у девушек не было комнат. Романы наши были по преиму­ществу романы пешеход­ные и романы бесед». Сексолог Игорь Кон, живший в молодости в комму­нал­ке, вспоминал: «Когда… я писал, что самым страшным фактором советской сексуаль­ности было отсутствие места, я знал это не понаслышке». Неудивительно, что параллельно с государственной программой по предоставлению гражданам отдельных квартир — хрущевок — на бытовом уровне формировалось стрем­ление к обособ­лению, к сокрытию личной жизни. Тогда и распространи­лось в языковом поле понятие «интим». Его использо­вание для обозна­чения ситуа­ций повседневности — явное свидетель­ство изменения представлений совет­ских людей о соотношении публич­ного и приватного пространства. Это выражалось не только в появлении новой сексуальной идентичности, но и в сти­­листике быта. Люди старались создавать обстановку интимности. В отдельных новых квартирах, где существовали маленькие, но изолированные комнаты, этот вопрос решался по совету дизайнеров тех лет с помощью «боко­во­го» света — настенных бра, а также вошедших в моду торшеров. Но тягу к «интиму», обособленному индивидуальному пространству стали настойчиво проявлять и жители пока еще многочисленных коммуналок. Михаил Герман вспоминал, как в 1955 году им с матерью удалось перестроить 20-мет­ровую комнату с помощью не доходившей до потолка перегородки, — тем самым у него появилось подобие кабинета. Его младший современник Бродский сделал то же самое, но с помощью книжных полок и шкафов, «когда и количе­ство книг, и потребность в уединении драматически возросли». В закутке, куда можно было проходить, не беспокоя родителей, часто заводили проигрыва­тель. По традициям интима 1960-х годов звучала музыка Баха.

Стремление к интимизации простран­ства во многом было связано с сексу­аль­­ны­ми практиками. Их внешней стилистике начитанная публика под влиянием западной литературы, в первую очередь романов Эриха Марии Ремарка, стала уделять особое внимание. Андрей Битов отмечал: «Мы (после прочтения „Трех товари­щей“. — Н. Л.) стреми­тельно обуча­лись, мы были молоды. Походка наша изменилась, взгляд, мы обнаружили паузы в речи, учились значительно мол­чать… И вот мы уже все чопорные джентльмены, подносим розу, целуем руку». В целом палитра реальной сексуальности в советском обществе 1960–80-х годов была достаточно разнообраз­ной. Олег Куратов, пред­ставитель техниче­ской интеллиген­ции 1960–80-х, удивительно точно назвал раздел своих мемуаров, посвященный интимной жизни советских людей, «Так было, так будет». Частная жизнь была значи­тельно разнообразнее, чем ее модели, конструируемые властью.

К началу 1970-х годов в советском языковом пространстве наряду со словом «интим» уже существовали производные от понятия «секс». Это «секс-бомба» и «секс-фильм», связанные с индустрией западного эротичес­кого искусства, а также «сексолог», «сексо­логи­ческий», «сексология», «сексопатолог», «сексо­патология». Они отражали уровень развития в СССР научных, и в част­нос­ти медицинских, знаний об интимной жизни. Вербализация явлений, связанных с половыми отношениями, свидетель­ствовала о наличии в советской действи­тельности признаков «великой сексуальной революции», развернув­шейся в мире на рубеже 1950–60-х годов.

Взято отсюда