Однажды, гуляя с девицей, я зашел с ней во двор известного московского дома.
Дом - сталинский, монументальный - оборачивался прекрасной в своей обшарпанности изнанкой. Былая роскошь обваливалась и шла трещинами, на балконах сушились почти итальянские тряпки из неореализма, и брошенные машины ржавели, и дети орали, а дальше, в самой глубине, стояла спрятанная тридцатыми годами усадьба из прежней жизни - ампирная, и одним своим крылом даже барочная.
А!? - победно смотрел я на приведенную девицу, и небрежно, рассеянно улыбался.
Я очень старался.
- Чудесно, - вежливо сказала девица, - но если бы не вот это - и она показала рукой, - было бы совсем хорошо.
Она имела в виду благоустройство.
Она говорила про застекленный балкон и пластиковое окно.
И действительно, среди строгой бедности, среди очарователььной разрухи - то и дело виднелись эти куски уюта, буквально кричавшие о своей пошлости среди почтенных потрескавшихся стен.
Я посмотрел на окно, на балкон.
- Но ведь и вся наша жизнь устроена так, - сказал я. - Мы кого-нибудь любим, мы чувствуем близость, родство, страсть, что хочешь, - но даже в самом желанном или самом изысканном человеке нет-нет, да и покажется это пластиковое окно. Казалось бы, одно восхищение, сплошное счастье, а потом оп! - и ты видишь в нем этот застекленный балкон. Но разве это проблема? Мы все равно любим других - с этим их пошлым балконом. Он есть - но он их не портит. А значит, не ухудшается и этот двор. Мы все заметили, но он не перестал быть красивым.
Это была длинная, корыстная мысль.
Это была мысль с надеждой - а вдруг и она, вдохновившись моим рассуждением, полюбит меня, со всеми пластиковыми окнами, которые я не мог в себе скрыть, которые везде торчали.
Ну неужели они меня портят?
Мы вышли, она поймала такси, и я ее больше не видел.