«У нас сегодня скорее вкусовая блажь, нежели идеология»

Почему советская культура до сих пор актуальна, как изменялось представление о ней в России, тоскуют ли по советской культуре там, где не любят СССР, и почему инфраструктура современной российской культуры напоминает советский бронепоезд, стоящий на запасном пути, -- об этом «Газете.Ru» рассказал профессор, руководитель школы культурологии НИУ ВШЭ Виталий Куренной.

— Мы живем без СССР уже 25 лет, но с утра до вечера радио- и телеэфир заполнен советскими фильмами и песнями или воспоминаниями о них. Что было такого в советской массовой культуре, что до сих пор не может оставить россиян равнодушными?

— Мне кажется, советская культура просто никуда не уходила, она присутствовала постоянно. У нас ведь даже не было такого периода, когда бы по телевизору не крутили советские фильмы. На эстраде сегодня каким-то чудом выступают те же люди, которые поют свои песни о главном со времен СССР.

Это не только обычная инерция, тут сработало некое весьма уникальное сочетание исторических факторов. Мир чудовищно изменился в 90-е, и все это время советская культура выполняла функцию поддержания сознания преемственности жизни — несмотря на глубокие и драматические перемены.

Есть основной миф о советской культуре, что она очень душевная, про любовь, про человеческие отношения. Для этого, конечно, есть некоторые основания. Советскую культуру можно назвать целомудренной, а можно назвать стерилизованной — некоторые стороны жизни были из нее исключены.

Даже мультфильм «Ну, погоди!» критиковали на советских худсоветах из-за того, что там есть сцены насилия.

— То есть россияне скучают по целомудрию?

— В этом нет ничего плохого, но дело в том, что советская культура была разорванной, двойной. Публичная, она же официальная, витринная, культура имела свою обратную сторону — огромное и непрозрачное теневое дополнение. С одной стороны, секса не было. Возьмите, например, одного из самых популярных народных бардов позднесоветского периода — Владимира Семеновича Высоцкого. Его популярность объясняется не в последнюю очередь тем, что он очень точно выражал эту двойственность. С одной стороны, он автор возвышенных романтических баллад о любви, а с другой — вполне себе жизненного «Романа о девочках». Из которого следует, что за внешним целомудрием скрывалась довольно разнообразная сексуальная жизнь.

Люди, которые еще хорошо помнят советский период, переходят сегодня в такой возраст, когда их память работает избирательно. Действует универсальный механизм, который самым точным образом выразил классик: «Что пройдет, то будет мило». Но при этом именно они продолжают оставаться в обществе на ключевых позициях, что также оказывает структурное влияние на культуру.

Молодое поколение уже не имеет реального советского опыта, поэтому склонно эту избирательность и витринную демонстративность принимать не за часть советской культуры, а за ее целое.

— Чем полезен опыт советской культуры сегодня?

— Ну, во-первых, это часть истории современной культуры, без нее она бы не состоялась ни в каких проявлениях — ни в хороших, ни в плохих. Ностальгирующие по советской культуре часто любят противопоставлять ее постсоветскому упадку. В некоторых отношениях с этим нельзя не согласиться.

Но все, что вылезло наружу в постсоветский период, не инопланетяне завезли. Мы сами это все и сделали — люди, воспитанные в рамках советской культуры.

И поэтому я бы сказал, что весь постсоветский период является лучшим тестом на состоятельность модели идеократического управления культурой, утратившей ту хватку, которую могло себе позволить только советское общество.

Ваш вопрос предполагает, что советскую культуру можно представить как супермаркет — что-то оттуда взять, а что-то можно оставить. Боюсь, это не так. Она была целостным комплексом, тотальным — или холистским, если не использовать термин с оценочными политическими коннотациями. Поэтому о тех элементах, которые сегодня заимствуются из советской культуры в качестве отдельных элементов, я могу рассуждать только иронически.

Конечно, пожилые люди, которые сегодня выступают на всяких торжественных мероприятиях и на экране телевизора, с легкостью актуализируют советские пропагандистские штампы об «американской военщине» и «загнивающем Западе».

В каком-то смысле можно сказать, что этот поднятый новейшим обострением международных отношений дискурсивный ил со дна — да, он пригодился.

Есть большая тема советской культурной политики, и может показаться, что некоторые ее элементы сегодня также возвращаются. Но на самом деле советская она только по декорациям. В советскую культуру был вставлен мощный стержень идеологии, который к тому же и не в Министерстве культуры ковался.

У нас сегодня скорее вкусовая блажь, нежели идеология, наличию которой, напомню, препятствует основной закон Российской Федерации.

То есть чиновники хотят, чтобы у нас было патриотическое кино. Как в Голливуде. Американцы могут снимать вполне себе кондовое патриотическое кино, а наши деятели — не могут. И дело, очевидно, не в бюджетах. Чтобы снимать такое кино, вам требуется определенное качество творческой элиты, вполне искренней в своем творчестве. А у нас у руля в этой отрасли продолжает стоять поколение, которое успешно прошло советскую школу двоемыслия.

— По какому периоду советской культуры тоскуют современные россияне больше всего?

— Скорее это некий размытый, импрессионистический образ эпохи застоя: режим уже не был людоедским, была масса хороших моментов. Но главное в нем — это именно его застойность, то есть стабильность. Отсутствие стабильности, риск, стресс, кризис — основные черты цивилизации модерна. Поэтому стабильность — его основная романтическая утопия, у нас эта утопия имеет форму ностальгии о золотом веке советского застоя.

Важен, конечно, период войны, точнее говоря, Победа. Здесь огромная культурно-смысловая проблема, имеющая прямые социально-психологические последствия. Заключается она, на мой взгляд, в том, что

переход от советского к постсоветскому периоду оказался интерпретирован российским массовым сознанием как фактически военное поражение.

Но эта интерпретация и есть чисто «западная», именно так себе представляет переход России от советского к постсоветскому периоду западный миф о «победе в «холодной войне». Но никакого поражения не было. Иллюзии, связанные с выбранным страной путем развития, были, поражения — не было.

Но пока есть это осознание, будет и тяга по компенсирующему ему триумфу, что мы, собственно, и наблюдаем в последнее время.

— Свойственна ли тоска по советской культуре только России или всем странам постсоветского пространства?

— Она есть везде, даже в Восточной Германии. Более того, такая ностальгия распространена даже в тех постсоветских странах, которые сегодня переживают бурный и зачастую не очень красивый период становления национального государства. Казалось бы, очевидно, что все там построено на целенаправленной критике советского прошлого, переносимой — справедливо или нет, отдельный вопрос, — на современную Россию, причем размах и интенсивность этой десоветизации, «деколонизации» иногда просто поражает. Но это не отменяет ностальгии.

В той же Грузии предприняты очень последовательные шаги по минимизации роли русского языка, по созданию вполне себе враждебного образа России: центральный монумент в Тбилиси — это памятник жертвам русских. Не просто какого-то определенного события, а именно русских. (Памятник погибшим в борьбе против России. Речь в частности о грузинских юнкерах, убитых в 1918 году, участниках антисоветского восстания 1924 года, погибших в абхазской войне в начале 1990-х годов, а также жертвах российско-грузинской войны 2008 года. — «Газета.Ru».)

А с другой стороны, что является одним из самых заметных, узнаваемых брендов Грузии? Все тот же Сталин.

Напротив Музея советской оккупации можно найти сувенирную лавку, заваленную магнитиками со Сталиным. Государственный музей Сталина в Гори работает, в туристах там нет недостатка, там экспозиция почти не менялась с 1980-х годов. Есть и чача «Сталин», и вино «Сталин» — причем не одно. Такие вот парадоксы ностальгии, превращенной в культурный аттракцион.

— Смогла ли российская культура гармонично наследовать советскую? Или произошел некий слом, отказ от наследства?

— С одной стороны, хотим мы этого или нет, современная российская культура — исторический наследник этой культуры, с другой — вопрос дифференцированный. Но есть по крайней мере один элемент культуры в широком смысле, а именно — инфраструктура реализации государственной культурной политики, которая действительно изменилась сравнительно мало.

Какие-то перемены шли в организации образования, науки — это все проходит громко, об этом знает каждый. А вот сеть учреждений культуры — своего рода тихая заводь. Эта инфраструктура культуры в стране была создана в советский период, и она почти не трансформировалась. Музейная система, библиотечная, система театров, домов культуры. Более того, мы видим, что, когда с этой сетью начинают работать, это вызывает очень жесткую реакцию общества в лице прежде всего творческого сообщества.

Сергей Капков, выступая однажды в Госдуме, сказал: если бы он как региональный министр культуры попробовал закрыть какие-то библиотеки, то его тут же в Думе и разорвали бы.

Государственная инфраструктура учреждений культуры — это самый преемственный по отношению к советскому периоду элемент нашей культуры. Любое изменение в этой области воспринимается очень негативно.

Но надо понимать: вся эта сеть была выстроена под очень определенные задачи, среди которых главнейшая — ведение в обществе пропагандистской работы. И эта инфраструктура в силу своей преемственности до сих пор ощущает пустоту и вакуум изъятой из нее пропаганды. Множество людей, которые входят в творческие союзы, рожденные в СССР, первое, что сегодня вам скажут: «А где для нас госзаказ?» Вот вам и весь результат стремления к свободе художественного творчества. Конечно, там шли свои процессы, происходила спонтанная трансформация функций — достаточно взглянуть на ярмарки шуб в любом российском Доме культуры, — но каркас остался.

Это как реактор, из которого подняли урановый стержень, но сам механизм всегда готов его воспринять обратно.

Инфраструктура культурной политики — это старый советский бронепоезд, стоящий на запасном пути.

— Что должно произойти, чтобы ситуация начала меняться? Уйти поколение?

— Культура основана на преемственности. Но все же в современной культуре на первый план выходит вопрос ее обновления, шанса для новых талантов. Для этого нужна понятная система поддержки, чтобы творческие люди смогли получить грант, снять студию, где-то конкурировать. У нас же все очень феодально и кланово — это видно невооруженным глазом.

— Есть популярная точка зрения, что советская культура как раз тем и была хороша, что в ней работали социальные лифты. И девушка из казахского села с хорошими вокальными данными вполне имела шансы на успешную карьеру в Москве.

— Социальные лифты в Советском Союзе лучше всего работали при Сталине и его методах реализации культурной революции. И достигалось это одним способом: в какой-то момент убирали всю элиту, и молодежь с воодушевлением занимала освободившиеся места. Естественная реакция на такую политику — тот самый застой, когда вместе с руководством дряхлела страна. В позднесоветское время эффективность социальных лифтов, думаю, сильно преувеличена. Именно тогда сложилась система кланов, которая в каких-то сегментах сохранилась до сих пор. Но советское общество все же было достаточно мобильным — и в горизонтальном, и в вертикальном плане.

В горизонтальном плане мы сейчас, кажется, только достигли советского уровня. Благодаря, кстати, некоторым реформам — например, ЕГЭ. Сколько бы ЕГЭ ни ругали, именно этот механизм предотвратил окончательную феодализацию территории страны. Например, более 60% студентов в нашей Школе культурологии не из Москвы.

Но ротации в творческой сфере культуры нам сегодня не хватает. Точнее, страна никак не может найти тот единственный срединный путь, на котором нет нужды погружаться в длительный период застоя, чтобы избежать революционных преобразований.

Взято отсюда