Sam Johnson, Vietnam POW who became longtime Texas congressman, dies at age 89

The staunch conservative served 28 years in Congress and spent seven years in the “Hanoi Hilton” after being shot down.

WASHINGTON — Retired Congressman Sam Johnson, a conservative stalwart whose service to country spanned seven years as a prisoner of war and a long stint in the House, died Wednesday in Plano of natural causes. He was 89.

The Plano Republican packed multiple careers into a life defined by endurance, patriotism and sacrifice.

He served 28 years in Congress, from a special election in May 1991 to his retirement in January 2019, after 29 years as an Air Force fighter pilot. He saw combat in two wars — surviving torture and deprivation at the infamous Hanoi Hilton with a mangled hand and other scars — and a bright tenure in politics.

Among his captors, Johnson quickly gained a reputation for stubbornness. Despite extreme pressure, he refused to reveal military secrets or pen “repentance” letters that could be used in North Vietnamese propaganda.

His military career earned him enough distinction and accolades for a lifetime. After his release from North Vietnam, he ran the Air Force Fighter Weapons School, the so-called “Top Gun” institute that turns out some of the country’s best fighter pilots. Later, during his tenure in the U.S. House, Johnson’s diehard nature worked to his advantage, and sometimes to his detriment.

He served as a deputy whip, counting Republican votes, and sat on the powerful House Ways and Means Committee, where he chaired a subcommittee tasked with oversight of Social Security and pensions.

His family announced his death on Facebook: “It is with a heavy heart that the family of Congressman Sam Johnson announces his passing earlier today in Plano, Texas. Sam Johnson was a devoted husband, father, grandfather, great grandfather, and friend, as well as a mentor, patriot, and American hero whose sacrifices will never be forgotten. He is now with his beloved wife, Shirley, and their son, Bob. Together they are reunited in their eternal home with Jesus Christ. More details and information will be forthcoming, but for today we ask for your prayers.”

Former President George W. Bush said: “Laura and I join our community giving thanks for the life of Sam Johnson. He served our country with dignity for nearly 30 years in the United States Congress. Prior to that, the former fighter pilot admirably served the United States in both the Korean War and Vietnam, where he survived seven brutal years as a prisoner of war at the Hanoi Hilton. Laura and I are grateful for this man of humility and patriotism, and we take comfort knowing that he is with his beloved wife, Shirley, again.”

Gov. Greg Abbott called Johnson “a fearless patriot and an American hero [who] dedicated his life to our nation and the state of Texas" and said, “He bravely served as a fighter pilot in the Korean and Vietnam Wars, and his profound sacrifice is something Texans will never forget.”

Rep. Van Taylor, a Plano Republican who succeeded Johnson in Congress, noted that despite 42 months in solitary confinement and ongoing torture, “Sam never broke and never wavered in his commitment to his country."

“Sam Johnson was a legend — a real life legend," Taylor said. "Congressman Johnson will forever be enshrined as the embodiment of an American hero and has given our next generation a role model to emulate.”

Dallas childhood

Johnson was born in San Antonio on Oct. 11, 1930, and spent much of his childhood in Dallas.

He graduated from Woodrow Wilson High School and started his Air Force career at 20 while studying business administration at Southern Methodist University. He was part of the first Air Force ROTC graduating class.

After graduating in 1951, he went to flight school at Nellis Air Force Base in Las Vegas to prepare for fighting in Korea. He arrived in Korea in late 1952.

By the time the war ended eight months later, he’d flown 62 missions in an F-86 Sabre named Shirley’s Texas Tornado, after his wife, the former Shirley Melton.

“I had never flown a plane — never even flown in a plane — until the Korean conflict entered my life,” Johnson recounted in a 1992 memoir, Captive Warriors.

After his experience as a flight leader in Korea, he returned to Nellis as an instructor. In 1957, he joined the Thunderbirds, touring the U.S. and Europe as a pilot for the elite Air Force demonstration team.

But another war was brewing, and by 1965 Johnson was in Vietnam, this time flying the F-4 Phantom.

On his 25th mission, Johnson and copilot Lt. Larry Chesley took heavy fire from anti-aircraft guns as they flew reconnaissance near Quang Bing, North Vietnam.

They shot back but their guns jammed. The plane was hit. They bailed out over enemy territory. Both were captured and would spend the next seven years as POWs.

Years of torture

Johnson had broken his right arm, dislocated his left shoulder and injured his back ejecting. He landed in a rice paddy.

Two civilians tried to help him escape, but North Vietnamese soldiers caught up with them. The would-be rescuers fled.

He was taken to the infamous Hoa Lo prison, widely known as the Hanoi Hilton, where the North Vietnamese held especially difficult or valuable prisoners. Among his fellow captives was future senator John McCain, a Navy flier who would end up sharing a tiny cell with Johnson for 18 months.

Like the others, Johnson was subjected to torture and death threats. The wounds he received from ejecting were never properly tended to, and he would have difficulty using his right arm for the rest of his life.

But the worst was yet to come.

In 1967, Johnson was moved to a special unit about a mile from Hoa Lo, known among the Americans as Alcatraz — cells dug out of the courtyard at the Ministry of Defense and reserved for the most non-compliant POWs.

Johnson would face 42 months of solitary confinement, shackled in leg irons in a cell measuring only 3 by 9 feet.

The prisoners communicated by tapping on cell walls. Johnson took pride in being among a select group who defied the enemy so completely. They called themselves “the Alcatraz Gang.”

“It was a strange sort of elation, an excitement almost, that I had been categorized with such valiant men as these,” he recalled in his memoir. “The Vietnamese had chosen only 11. And I was among them. It was an honor, a medal I would wear in my heart.”

For three years, Johnson’s wife — his high school sweetheart, whom he’d married in 1950, just before his senior year at SMU — maintained that he was alive, but couldn’t be sure. Then, in 1969, a letter in his shaky handwriting arrived. Contact after that was intermittent, subject to the whim of the North Vietnamese.

By 1973, the war was nearing a close. On Feb. 12, Johnson and other POWs walked off a plane at a U.S. base in the Philippines. The seven-year test of endurance had ended. He returned home a hero, though he would shrug off the label.

“Shirley is the real hero,” Johnson told a reporter on Valentine’s Day in 2013. "She never once gave up on me. She never stopped caring, praying and loving. Her courage and strength held my family together in some of the darkest days of our lives.”

Johnson was awarded two Silver Stars, two Legions of Merit, the Distinguished Flying Cross, a Bronze Star with Valor, two Purple Hearts, four Air Medals and three Outstanding Unit Awards for his service.

McCain would make his first return trip to Vietnam in 1986. Johnson refused until 2006, when he returned with Shirley as part of a congressional delegation. They spent an emotional hour at the old prison, now a museum featuring mannequins in manacles.

"I might have had a tear or two," Johnson recounted afterward.

"It was much more stark and depressing than anything I could think of," Shirley Johnson said.

Back to civilian life

Johnson returned to active duty, retiring in 1979 as a colonel.

He started a homebuilding business in Plano and in 1984 took his first steps into politics with a campaign for a seat in the Texas House. He won handily and was re-elected three times, serving seven years.

At age 60, Johnson decided to go bigger. A congressional seat opened in 1991 when Steve Bartlett stepped down to run for mayor of Dallas. It was a tight primary, with eight Republicans vying for the nomination, including Pete Sessions, who would also become a congressman.

Promising support for the military and fidelity to conservative ideals, Johnson narrowly won a runoff against Tom Pauken, a former Reagan White House aide who became chairman of the Texas GOP in 1994.

In a solidly Republican district, he sailed past Democratic unknown Wayne Putnam that fall. After that, he would face only token opposition as he won reelection time and again, representing Plano, Garland and McKinney.

Though famed as a war hero, Johnson was a political unknown in Washington.

House Speaker Tom Foley didn’t recognize the name. Hours before Johnson’s swearing-in in May 1991, a spokesman for the Washington state Democrat asked a reporter, “Now, who did he replace?”

But Johnson would make his mark. By 2009, fellow congressmen had voted him the most admired member of the House in a National Journal poll. Colleagues cited his steadfast adherence to principle as the source of their admiration.

“When Sam speaks, we listen,” Ralph Hall, who served in Congress until age 91, making him the oldest congressman in history, said in 2015. Hall died last year.

Staunch conservative

On issues such as immigration and taxes, Johnson upheld staunch Republican values. He was rated the most conservative House member in 2011 by the National Journal based on his voting record, and received near-perfect ratings from many conservative groups.

“America has known few patriots as great as Sam Johnson,” said Rep. Kevin Brady, R-The Woodlands, a friend who chaired the tax-writing Ways and Means Committee that Johnson served on. “He helped strengthen Social Security, made health care work better for our nation’s veterans" and worked on health policy and the tax code.

In the late 1990s, Johnson floated a bill to abolish the 16th Amendment, which lets the federal government collect income tax — an idea that was popular with the far right long before the tea party came along.

Johnson was also a hardliner on immigration. At the request of House Speaker John Boehner, he joined a bipartisan “gang of 8” that worked in secret from 2009 to 2013 — without success — to find a breakthrough on the contentious issue.

For Johnson, this was a tightrope. His conservative values and constituents demanded a tough stance. But with the Richardson high-tech corridor in his district, he was eager for ways to match employers with more skilled workers.

The effort fell apart when Johnson and other conservatives quit. He cited mistrust over the Obama administration’s enforcement efforts, though immigrant advocates accused the GOP side of the gang of caving to political pressure.

Occasionally, Johnson angered Hispanic advocates. In 1996, he quipped to GOP donors that Democratic Rep. Martin Frost might struggle to win reelection because his supporters “ don’t understand English too well” and might not be able to spot his name on the ballot.

And his unyielding conservatism sometimes caused friction with moderate Republicans — including his old cellmate, Sen. McCain.

Despite their shared ordeal, the two had a chilly relationship in later years.

"I wasn't really as courageous as Sam Johnson,” McCain said in 2003, describing their time as POWs. “I mean that. He suffered a lot more than I did."

When McCain ran for president in 2008, Johnson withheld an endorsement until the senator clinched the nomination.

When McCain sought to ban torture by U.S. forces in 2005, Johnson opposed him — each invoking the moral authority of a former POW.

When McCain sought to normalize relations with the communist government in Vietnam, Johnson resisted.

“We talk, but we’re not that close,” Johnson said at the time. “He’s a senator and I’m a congressman, that’s part of the problem. And you know, we don’t always agree.”

Washington bureau chief Todd J. Gillman and reporter Tom Benning and Austin bureau chief Robert T. Garrett contributed to this report.

«Легче сделать вид, что вируса нет»

В Туркмении запретили коронавирус. Больных прячут в бараках, за ношение маски грозит тюрьма

Туркмения даже в период экономического кризиса и пандемии остается островком стабильности и официального благополучия. Согласно статистике, в республике нет ни одного случая заражения COVID-19, тестов хватает, а вирус не имеет ни единого шанса просочиться через границы. Президент проводит массовые мероприятия и сам же в них активно участвует. Но в мировые СМИ регулярно попадает другая, совсем не позитивная информация — больных все больше, теперь их держат в бараках без удобств, при этом в стране продолжает расти смертность от пневмонии. Но самое ужасное в этой ситуации то, что людям, которые пытаются соблюдать элементарные меры безопасности, грозит уголовное преследование. В том, что же происходит в самой закрытой стране постсоветского пространства, разобралась «Лента.ру».

Главный эксперт

Президент Туркмении Гурбангулы Бердымухамедов — врач по образованию. До прихода в большую политику он работал стоматологом, главврачом в поликлинике, преподавал в мединституте, возглавлял Минздрав. Опыт в медицине он всегда считал своим козырем. Глава государства, заботящийся о здоровье нации и не понаслышке знающий все о системе здравоохранения, привлекал избирателей. Впрочем, до прихода к власти больше о нем никто ничего не знал.

Верность профессии Бердымухамедов сохранил, даже став президентом. Ежегодно Аркадак — «покровитель всех туркменов», как его называют в народе — пишет книги по медицине и очень этим гордится. За годы во главе государства он издал более тридцати пяти трудов о здоровье, лечебных свойствах воды, чая и даже туркменских дынь. Получить в подарок книгу президента — это почти как получить эликсир бессмертия.

Как утверждает туркменская пропаганда, Бердымухамедов всегда держит руку на пульсе и отгоняет все напасти от простых туркменов. Вот и пандемия коронавируса не ускользнула от всевидящего ока Аркадака. Пока другие государства закрывали границы и помещали людей на карантин, туркменский лидер раздавал советы из области народной медицины. На правительственном заседании 16 марта он обязал — не попросил, а именно обязал — граждан окуривать жилые помещения, магазины, общественные места дымом специфического растения гармала, в просторечии — могильника.

Рекомендации президента восприняли как приказ к действию. В государственных учреждениях, школах, детских садах, вузах и торговых помещениях — все и везде начали окуривать гармалой. Цена одного пучка растения взлетела в несколько раз. Помог ли могильник или иные народные рецепты «покровителя все туркменов» — непонятно. Но пока весь мир продолжает бороться с COVID-19, Ашхабад утверждает, что инфекция обошла республику стороной.

Слово «коронавирус» в Туркмении под запретом. Журналистам, врачам, учителям и чиновникам под угрозой увольнения нельзя говорить о COVID-19. Вещание зарубежных СМИ, которые могут распространять информацию о пандемии, временно приостановлено. Медицинские брошюры, где упоминается коронавирус, изъяты и уничтожены. Люди, которые носят на улице маски и перчатки, рискуют быть оштрафованными за нарушение общественного порядка. Правоохранительные органы вправе силой сорвать средства защиты. Повторный выход на улицу в маске или виниловых перчатках чреват арестом, вплоть до уголовного наказания.

Отрицание реальности

Разумеется, статистики по количеству заболевших коронавирусом в Туркмении нет ни в одной базе данных. Местный Минздрав не ведет никаких подсчетов, даже случаев воспаления легких. Ведь рекомендации Аркадака лучше любых рекомендаций международных организаций. Единственное, что все же предпринимают власти для защиты граждан, — помещают всех въезжающих на карантин на две недели.

Для этого в отдаленных от жилых массивов районах власти соорудили специальные контейнеры. Внутри контейнера расположены многоярусные кровати, стоящие вплотную. Между ними нет перегородок, которые позволяли бы людям сохранять дистанцию. Никаких удобств в помещениях нет. Гарантий, что заражение коронавирусом или другой болезнью, которая может развиваться в антисанитарных условиях, не произойдет внутри бокса, тоже нет.

Неизвестно и то, тестируют ли на COVID-19 попавших на карантин. Глава туркменского Минздрава Нурмухаммед Аманнепесов уверял в конце апреля, что в распоряжении врачей есть 30 тысяч тестов, и еще 40 тысяч власти заказали за рубежом. Но сколько людей находится на изоляции, у всех ли берут анализы и достаточно ли заявленного количества тестов — неизвестно.

Например, в начале марта появились сообщения о появлении первых больных коронавирусной инфекцией. Но получили ли они лечение или обошлись советами народного лекаря Аркадака — тайна, покрытая мраком. Как указывает консультант Московского центра Карнеги Темур Умаров, в Туркмении и правда может быть ничтожно мало случаев коронавируса. Это закрытая страна.

Однако Туркмения не полностью отрезана от окружающего мира. Есть, например, дальнобойщики, которые выезжают в соседние страны, например, Таджикистан, где эпидемию COVID-2019 признали. Так что властям Туркмении пришлось допустить представителей ВОЗ и ОБСЕ как минимум до работы с пограничниками, чтобы обучить тех выявлять больных. На въезде в столицу все же появились пункты измерения температуры.

Официально в Туркмении до сих пор не зарегистрировали ни одного случая COVID-2019. И даже ВОЗ вынуждена считаться с отчетами властей, как признает представитель организации в стране Паулина Карвовска. Только после многочисленных просьб экспертам разрешили посетить контейнерные лагеря в городах Туркменобад (бывший Чарджоу) и Туркменбаши (бывший Красноводск). Дальше карантинных зон вход оказался воспрещен. Отказ власти обосновали тем, что сейчас не самый подходящий момент. Страна занята ликвидацией последствий обрушившихся ураганов — во многих регионах нет света, воды и проблемы со связью, поэтому якобы сотрудникам международным организаций будет сложно сделать объективные исследования на местности.

Требовать и настаивать на визите в медучреждения страны ВОЗ не уполномочена. Провести проверку на наличие или отсутствие заболевших коронавирусом организация может только после официального приглашения властей. Но туркменские власти не спешат звать в гости. Специалистам ВОЗ остается кусать локти.

Парадоксы дистанцирования

Жители Туркмении ни в чем не ограничены. Они вправе жить полноценной жизнью: посещать привычные места, ходить на работу, учиться в школах и вузах. В республике продолжаются массовые мероприятия, концерты, национальный чемпионат по футболу. Например, 9 апреля в Ашхабаде провели массовый велопробег, а 26 апреля народ в Ашхабаде собрался на один из крупнейших национальных праздников — День ахалтекинского скакуна. Бердымухамедов, известный любитель лошадей, получил в подарок восемь коней и объездил одного из них.

Однако самоуверенность Бердымухамедова не означает, что он не боится коронавируса. Отсутствие страха должны испытывать жители Туркмении, а сам Аркадак предпочитает перестраховаться. Общественные места на всякий случай тщательно дезинфицируют, власти закупают тесты на COVID-19 и все же взаимодействуют с международными организациями.

На днях глава государства переехал из своей большой резиденции в долине Фируза в маленький поселок Мыныш. Смена места жительства, по неофициальным сообщениям, связана с опасениями лидера нации заразить своих пожилых родителей. Бердымухамедов свел к минимуму контакты с чиновниками. Даже с собственной охраной туркменский лидер предпочитает видеться на расстоянии. Как медик по образованию, Бердымухамедов знает: дистанцирование — лучшая профилактика при любой болезни. При этом ограничение контактов и мытье рук — меры, которые не ставит под сомнение даже народная медицина.

Для простых же граждан сохранять социальную дистанцию не просто необязательно, но даже и невозможно в последнее время. С апреля в некоторых регионах страны отовариться в государственных магазинах можно только при наличии продуктовых карточек. Чтобы получить продовольственный паек по фиксированным ценам люди заранее выстаиваются в очереди. В целом все продукты можно купить и в частных магазинах, но самые обычные товары вроде хлеба там стоят втрое дороже. Избежать скопления людей практически невозможно. Риски заражения коронавирусом в толпе повышаются. Не помогает даже окуривание могильником очередей в магазинах.

Через соцсети, мессенджеры в различные мировые СМИ поступает информация, что в инфекционных отделениях туркменских больниц растет число пациентов. Есть и летальные исходы. Ритуальные службы отмечают возросший спрос на услуги. Растет число захоронений. Однако власти по-прежнему сохраняют спокойствие.

Бомба замедленного действия

Почему людям запрещено произносить слово «коронавирус», но при этом власти Туркмении сами же раздают рекомендации, как бороться с заболеванием народными методами, не смогли объяснить «Ленте.ру» даже эксперты по Центральной Азии. Тем не менее они сходятся во мнении, что ситуацию с COVID-2019 в регионе пока удается контролировать таким странным способом.

Востоковед, специалист по Центральной Азии Рафаэль Саттаров обращает внимание на проблемы с продовольствием, набирающие обороты в Туркмении. По его мнению, это грозит стране серьезным кризисом. «Иран, Китай и Россия — стратегически важные поставщики продовольствия в республику, — говорит эксперт. — После закрытия границ эти поставки прекратились. Обеспечивать себя самостоятельно всем необходимым Туркмения пока не может».

Саттаров замечает, что в последнее время Бердымухамедов активизировался в сфере международных переговоров. То он общается онлайн с властями Испании и Румынии, то возвращается к ближайшим соседям — Узбекистану, России. Тема у этих бесед одна — экономические проекты в разных отраслях, будь то транспорт, агропромышленный сектор, энергетика.

Темур Умаров из центра Карнеги подтверждает, что для властей Туркмении сейчас признать эпидемию — значит подложить под себя бомбу замедленного действия. «Властям пришлось бы начать массовое тестирование, ввести карантин, лечить больных. Но туркменская система здравоохранения едва ли готова к этому сегодня», — поясняет он.

Ко всему прочему, жителям страны пришлось бы объяснять, откуда пришла болезнь, как развивается ситуация в других странах. А отсутствие информации — это фундамент режима Бердымухамедова. Любую утечку информации власти воспринимают как опасность, которая может привести к проблемам вплоть до кризиса. Вряд ли специалистам ВОЗ стоит надеяться на допуск в туркменские инфекционные больницы — Аркадак до последнего будет уповать на могильник и другие приемы народной медицины.