Украина пережила слом, там началась новая эпоха. Что будет дальше, никто однозначно предсказать сейчас не возьмется, но важно трезво понять суть событий.

В разгар политического кризиса, когда он еще не дошел до кровавой кульминации, ряд киевских комментаторов написали о том, что происходящее – это конец Украинской ССР. Государства, которое «вылупилось» из Советского Союза и на протяжении двадцати с лишним лет сохраняло основные типические черты союзной республики. Вероятно, это наиболее точная оценка.

Независимость Украине была дарована сверху благодаря ожесточенной борьбе российского демократического движения, а потом и руководства РСФСР против Кремля и Горбачева.

Украинский народ жертв на алтарь свободы не приносил, а плавно перетек от одной реальности к другой. С 1991 по 2014 год украинская политика строилась на неформальном коалиционном принципе: направление на Европу, но при сохранении общего дизайна, прежде всего экономического, доставшегося в наследство от прошлого государства.

Национальная идентичность за отсутствием других вариантов заимствовалась из западной части страны, наиболее целостной в идейном плане. Но концентрацию «национал-самобытности» с неизбежностью приходилось снижать, поскольку в чистом виде этот продукт не мог быть воспринят остальной частью населения.

А экономической базой служили восточные регионы, точнее – то самое советское наследие. Не только собственно промышленные предприятия, но и комплекс торгово-экономических и гуманитарных отношений с Россией, который многим обычным гражданам помогал выживать, а олигархической элите – богатеть.

Украина фактически перешла в режим паразитического существования, ожидая от внешних сил, что они будут решать ее проблемы в обмен на обещания сделать «правильный» геополитический выбор.

Эта модель (которая, естественно, претерпевала изменения с годами, но качественно не менялась) исчерпала себя по многим причинам — и внешнего, и внутреннего свойства. Главная из них – она прекратила обеспечивать хоть какое-то развитие страны, превратившись в самообслуживание все более коррумпированных правящих слоев. Ситуация с договором об ассоциации Украины и ЕС стала наглядным доказательством того, что у украинской верхушки отсутствуют какие-либо мотивы действий, кроме желания удержаться у власти и гарантировать свое благополучие.

Дальнейшие события продемонстрировали, что у руководства нет и элементарного политического чутья. Интеллектуальное и моральное банкротство, которое постигло Виктора Януковича, во многом произведено его собственными руками. И он же, вероятнее всего, вбил гвоздь в крышку гроба той самой пролонгированной «Украинской ССР».

Движущие силы Майдана – это образ «национальной революции», которая обрела теперь свой миф: герои-мученики, пролитая кровь, самопожертвование в борьбе за свободу. Это модель — если брать недавние примеры — балтийских стран или Азербайджана, где в центре Баку разбита монументальная Аллея шехидов в память о жертвах ввода войск 20 января 1990 года.

Национальная революция имеет свою повестку дня, которой самая идеологизированная часть нынешних победителей обязательно будет следовать: определение «антинациональных» сил, запреты идеологий, связанных с «проклятым прошлым», люстрации, требование присягнуть на лояльность даже не новой власти, а новой системе символов.

Такие поползновения были на Украине и раньше, но импульсы затухали в вязкой и невнятной среде. Сейчас жертвы послужат катализатором и оправданием действий радикально настроенных сил. Поскольку эти действия соответствует практике Восточной и Центральной Европы после падения коммунизма, они не будут встречать серьезных возражений Запада, даже если перегибание палки примет систематический характер. Тем более что пафос радикалов заведомо имеет антироссийскую направленность, что Европу и США устраивает.

Параллельно, конечно, начнется процесс стремительного перекрашивания номенклатуры в новые цвета, приспособление к изменившимся обстоятельствам. В стане победителей хватает представителей «системной» оппозиции, которая хочет сохраниться при власти. У нее больший опыт, чем у «полевых командиров», так что в политической игре, которая начнется, они будет иметь преимущество.

Без сомнения, периодически будут звучать восклицания о попытках «украсть победу» и необходимости этого не допустить. Но украинская политическая культура состоит в «заматывании» всего, чего угодно, и может статься, что увязнет даже мощный радикальный заряд. Бесконечно возбуждать все новые майданы не получится, после революционных сломов запал заводил обычно спадает. Правда, не сразу, пока его явно в избытке.

Вполне возможен вариант, напоминающий последствия «оранжевой революции»: победители вступают в яростную схватку друг с другом.

Амбиции лидеров, начиная с вышедшей на свободу Юлии Тимошенко и заканчивая вождями «Правого сектора», не предусматривают наличия сильного конкурента. Соревнование, к сожалению, будет происходить по степени радикальности риторики.

Что все это может означать для России?

Во-первых, вероятно возвращение тем, закрытых, как казалось, в 2010 году, когда были подписаны Харьковские соглашения по Черноморскому флоту и принят внеблоковый статус Украины. Появление на повестке дня вопроса о вступлении Украины в НАТО переводит всю коллизию в плоскость международной безопасности с соответствующей реакцией России.

Конечно, глядя на текущее состояние Украины, невозможно представить себе, что кто-то в Североатлантическом альянсе может всерьез обсуждать принятие такого государства и распространение на него натовских гарантий. Но отношения России и Запада в связи с Украиной сейчас определяются спортивным азартом, а это не способствует трезвому взвешиванию рисков. К тому же энтузиазма со стороны НАТО и не надо, для разжигания страстей достаточно напора Киева, который будет настаивать на евроатлантической интеграции, вызывая раздражение Москвы.

Во-вторых, отношения востока и запада страны в новых условиях могут спровоцировать большие осложнения. Если части Украины, в массе не поддержавшие Майдан, не организуются в весомую силу, на них обрушится очень мощное психологическое и политическое давление.

Субботний съезд в Харькове и поведение ведущих фигур «восточного крыла» не оставили ощущения энергии и реальной готовности отстаивать свои интересы.

А «национальная революция» требует последовательной украинизации и, по сути, разрушения уклада жизни, который сохранился в преимущественно русскоязычных областях. Пример балтийских стран с системой «мягкого» апартеида или Азербайджана, где армянофобия служит государствообразующим элементом, показывает меру вероятной терпимости «национал-революционеров».

Перед Россией встает тяжелая дилемма. Ситуация, подобная Балтии, может воспроизвестись в куда большем масштабе – к Москве будут апеллировать ориентированные на нее жители Украины, права которых станут ущемляться в ходе «национального строительства». Если Россия будет это игнорировать или отделываться грозными, но ничего не значащими нотами МИДа, это скажется и на самоощущении, и на престиже. Вмешательство же в дела соседнего государства требует твердой политической воли, осознания конечной цели и уверенности в ней, поскольку само по себе это будет очень рискованно.

Конец истории «Украинской ССР» открывает новую страницу. По содержанию она похожа на то, что происходило в Восточной Европе после распада советского блока. Однако в силу размера, сложности и специфики страны все острые проблемы, с которыми столкнулись посткоммунистические государства, здесь будут выражены в более яркой и извращенной форме. К тому же если в начале 90-х великодержавной конкуренции за влияние не было (Россия на время снялась с состязаний), то теперь она неизбежна.

Ну и, наконец, сегодняшняя Украина унаследовала территорию, за которую должна быть благодарна советским генсекам. И завершение «Украинской ССР» не только означает конец определенной социально-политической модели, но и позволяет – как минимум – поставить вопрос о конфигурации самого государства.

Россиян могут обязать предоставлять свои личные данные для скачивания и загрузки тех или иных видеофильмов и роликов. Об этом сообщает газета "Известия" со ссылкой на письмо продюсера Олега Тетерина.

Тетерин направил соответствующее письмо на имя министра культуры РФ Владимира Мединского. Поводом для письма стало размещение двух фильмов, которые спродюсировал Тетерин, на пяти торрент-трекерах.

"Мы, к сожалению, не можем быть уверены в том, что другие пользователи вновь не выложат на этих сайтах наши фильмы. А для уголовного преследования нарушителей необходимы их паспортные данные. Иначе мы так и будем заниматься походами в суд с просьбой блокировать страницы одних и тех же сайтов", - говорится в письме Тетерина.

В письме продюсер предлагает "обязать сайты, на которых возможно выкладывать видео, при регистрации запрашивать паспортные данные пользователей, чтобы потом было возможно уголовное преследование правонарушителей", а провинившиеся сайты продюсер предлагает блокировать "до обнаружения правонарушителя либо до введения порталом сервиса, позволяющего блокировать копии фильмов, по которым ранее выдвигались обоснованные претензии правообладателей".

Борьба с интернет-пиратством в РФ ведётся в течение последних лет достаточно активно. Так, предпринимается ряд мер по блокировке Роскомнадзором сайтов, размещающих у себя тот или иной противоправный контент. Также достаточно серьёзная борьба ведётся не только с сайтами, но и с распространением "пиратских" копий кинофильмов, а также с распространением книг в электронном виде без согласия правообладателя.

Родителям нового Яна Кума вряд ли имеет смысл оставаться в нынешней Украине

Так уж случилось, что в эти дни одновременно приходят новости о новых десятках смертей на улицах Киева — и о Яне Куме, уроженце Украины, ставшем в свои 37 лет миллиардером: основанную им компанию WhatsApp покупает за $19 млрд Facebook.

У Кума, по оценке Forbes, 45% WhatsApp. С учетом налогов и без учета акций Facebook, которые будут выделяться продавцам WhatsApp в течение четырех лет после закрытия сделки, состояние Кума оценивается в $6,8 млрд. С такой суммой он оказался бы на втором месте в списке богатейших украинцев, сразу после Рината Ахметова и перед Виктором Пинчуком. Но еще в 1992 году, в 16 лет, Кум с матерью и бабушкой переехал в Калифорнию, мел там полы в продуктовом магазине и учился на программиста по книжкам, которые покупал подержанными, а потом сдавал обратно в магазин.

Поэтому он теперь богаче почти всех олигархов, сколотивших состояния на приватизации, госконтрактах, связях с президентами Украины. Но он не украинец. И родившийся в Киеве Макс Левчин, один из основателей PayPal, тоже не украинец теперь.

Сейчас не начало 1990-х, когда из стран только что развалившегося СССР бежали просто из-за бытовой неустроенности, неуверенности в будущем, нищеты и серой безнадеги. Так сделали семьи Кума и Левчина.

Но спросите любого молодого киевлянина — и он расскажет вам о своих знакомых программистах, ученых, художниках, покинувших родную страну.

Тим-лид команды, разрабатывавшей сайт Forbes.ua, когда я готовил его к запуску, живет теперь в Москве, как и украинец, известный только по псевдониму Bitfury, — разработчик одной из самых мощных машин для майнинга биткоинов. Другие — по всему миру, от Сан-Франциско до Гонконга и Лиссабона.

Читая о Куме, я вспоминал самую большую украинскую сделку Google — покупку стартапа Viewdle примерно за $40 млн в 2012 году. Теперь Google закрыла киевский офис этой компании, разрабатывавшей технологии поиска изображений. Два десятка программистов переехали из Киева в Америку. Некоторые из них перешли в Lenovo после продажи Motorola Mobility, другие работают над операционной системой Android.

По данным Всемирного банка, Украина — крупнейший из всех стран Восточной Европы и Средней Азии получатель денежных переводов из-за границы: за 2013 год сюда поступило $9,3 млрд. Это деньги, которые уехавшие украинцы переводят своим семьям. 4,8% украинского ВВП.

В сентябре прошлого года президент Виктор Янукович призывал молодых программистов не уезжать из Украины. «Сегодня довольно часто молодежь несколько отгораживается от своей страны, строит, так сказать, «карьеру на экспорт». Как пример могу привести сектор IT-технологий, – говорил он. – У Украины очень высокие показатели качества подготовки программистов. Но значительная часть подготовленных специалистов эмигрирует». Что же им делать на родине? «Проффессор» Янукович предлагал им... создавать национальную поисковую систему.

В годы его правления Украину покидали не только люди с «конвертируемыми» профессиями — от нянь, без которых не могут обойтись московские семьи, до высококлассных кодеров.

Ушли иностранные банки — Swedbank, Home Credit, SEB, Commerzbank, Erste, Societe Generale. Продается и крупнейшая «дочка» западного банка в стране — Райффайзен Банк Аваль, выбор покупателя уже в финальной стадии.

Ушли и продолжают уходить иностранные ритейлеры: Stockmann, Praktiker, OBI, Peacocks, польская компания, открывшая магазины Esprit и River Island, даже российские «Евросеть» и Finn Flare.

Я хорошо помню время до избрания Януковича президентом, после «оранжевой революции» 2004 года. Тогда в Украину рвались и эти, и другие иностранные компании и банки. Это и тогда была бедная страна с плохо развитой инфраструктурой, но в ней была жива надежда. Мои ровесники и люди помладше, коллеги из издательской и банковской индустрий, с которыми я общался в Киеве и Днепропетровске, никуда не хотели уезжать — им было интересно дома, потому что они пытались изменить страну, сделать ее, за неимением лучшего слова, более европейской.

За время правления Януковича остались те, кто не смог уехать, и еще две категории людей: пригревшиеся бандиты и особенно страстные патриоты, все еще надеявшиеся вытащить Украину из болота, в которое она все глубже погружалась.

Сейчас две последние группы людей воюют на баррикадах. Одни за статус-кво, другие — за свое право на иное будущее. Среди воюющих, вот этих людей в касках и с дубинками, есть банкиры, кодеры, владельцы небольших бизнесов. Есть мои знакомые и знакомые знакомых. Сейчас это люди ожесточенные и решительные: они не видят пути назад и все еще не желают покидать страну — пусть лучше Янукович из нее убирается.

Я их хорошо понимаю и болею за них. Они хотят как лучше.

Но по улицам уже течет кровь. Ждать скорого улучшения наивно. И следующий Ян Кум тоже, вероятнее всего, не будет украинцем по паспорту.

Военное предупреждение

Убитые и раненые в Киеве — жертвы очевидно несостоявшегося украинского государства. Если бы Янукович в ноябре 2013 года спокойно подписал соглашение об ассоциации с ЕС, а не занимался циничным вымогательством денег у Москвы и Брюсселя, этих жертв не было бы.

Там, где не существует полноценной государственности, кровавые драмы будут воспроизводиться неизбежно.

Но это не только украинская трагедия. Спустя почти четверть века после распада СССР практически нигде на постсоветском пространстве нет состоявшихся государств. Россию в отличие от Украины пока выручают нефть и газ. На нашем гербе вместо двуглавого орла должны красоваться нефтяная вышка и газовая труба. Нефтегазовые доллары до поры до времени прикрывают недостроенный котлован российской государственности.

У бывших советских республик до сих пор много общего. В частности, общие признаки, по которым они так и не обрели прочной государственности. Понятно, что два с небольшим десятилетия для построения государства с нуля очень маленький срок. Но все-таки это треть одной довольно долгой человеческой жизни. За это время можно было создать хотя бы каркас государства-дома. У нас же понастроили разве только особняки-крепости для власти, в которых она прячется от живущего за крепостными стенами народа.

СНГ смело можно расшифровывать как Содружество Недогосударств. Главные признаки этих уродливых зыбких государственных конструкций похожи что в России, что в Украине, что в Белоруссии, что в Узбекистане с Таджикистаном, что в Армении с Азербайджаном.

Во-первых, это принципиальная несменяемость власти мирным путем либо отсутствие легитимного и стабильного механизма ее сменяемости. Действующая власть в этих странах в принципе не допускает для себя возможность поражения на выборах. В результате любые президентские выборы в странах СНГ превращаются либо в фарс массовых фальсификаций, либо в референдум, фиксирующий продление полномочий пожизненного, по сути, правителя.

А между выборами такие правители стараются максимально зачистить политическое поле от любых серьезных противников. Не получается — происходят кровавые госперевороты (их после распада СССР пережили Грузия, Азербайджан и Киргизия).

Наконец, в ход идут циничные упражнения с конституцией, позволяющие лидерам сидеть в президентских креслах свыше обозначенных двух сроков. Меняется продолжительность одного срока президентских полномочий — и отсчет двух сроков начинается заново (случай Казахстана, Узбекистана и Таджикистана). Чтобы создать иллюзию смены власти и обойти конституционную норму о невозможности третьего срока подряд, назначается зицпрезидент (случай России). Внутри властной корпорации выбирается надежный преемник, после чего делается все возможное и невозможное, чтобы не допустить победы оппозиции (случай Армении).

Второй признак недогосударств — приватизация страны правящим режимом и раздача главных бизнес-активов приближенным. Так, конечно, делали и монархи, но это все-таки был легитимный государственный институт.

На территории бывшего СССР королевств, царств и султанатов пока вроде бы нет. Хотя большинство президентов ведут себя натурально как цари, короли или султаны. Только делают это незаконно.

Власть в странах СНГ потому и желает быть несменяемой, что смертельно боится: придет другая власть, всю собственность отнимет, переделит в пользу своих, а прежних хозяев страны репрессирует.

Третий важный признак недогосударства — отсутствие внятного самостоятельного последовательного политического и экономического курса. Откуда ему взяться, если все усилия власти тратятся на личное обогащение и удержание собственности в своих руках. Парадоксальным, но вполне естественным образом желающие править пожизненно президенты ведут себя по отношению к собственным странам как оккупанты и временщики.

Их интересует свое будущее и будущее своего окружения (чтобы не свергло), а не будущее вверенной им державы, не говоря уже о будущем ее населения. Пока ты у власти, надо успеть устроить жизнь своих детей и друзей. Власть в таких недогосударствах всегда только кормушка с поилкой, а не миссия служения стране и людям.

Четвертый признак — пренебрежение к свободе СМИ и институтам государства. Практически нигде в СНГ нет нормальных парламентов и судов. Парламенты превращены в декорацию демократии либо в то, что у нас с недавних пор принято называть бешеным принтером, — в механизм производства репрессивных и абсурдных законов, уменьшающих степень гражданских свобод людей. По-настоящему свободных СМИ в странах Содружества тоже становится все меньше, а цензуры все больше. Россия в этом отношении в последние годы стремительно и сознательно приближается к стандартам среднеазиатских деспотий.

Атаки на СМИ — естественное следствие несменяемости власти и ее безответственности. Ведь массмедиа — одна из самых эффективных форм контроля общества за правящим режимом. А ликвидировать все формы контроля за собой — важнейшая задача всякой безответственной власти.

Кровь Киева в предельно жесткой, даже жестокой форме напоминает нам, что мы имеем дело с деформированными в разной степени осколками потерпевшего политический и экономический крах СССР, а не с полноценными, самостоятельными, осмысленно развивающимися государствами.

Один из этих осколков — Украина — у нас на глазах рискует сгореть и распасться на части в плотных слоях политической атмосферы. Но точно такие же риски существуют и для других постсоветских государств, не исключая Россию. Так что эхо Киева вполне может докатиться до Москвы. Причем скорее, чем многим кажется.

Vladimir Putin's policies in Ukraine are not part of an attempt to expand Russia's empire westwards. He is simply trying to reduce the chaos caused by the massive incompetence of Ukraine's ruling elite, writes Fyodor Lukyanov, editor of the journal Russia in Global Affairs.

The events in Ukraine look different when seen from Moscow rather than from other European capitals. European TV channels show spirited faces of young people from Maidan and aggressive riot police attacking the demonstrators. Russian TV shows militants from the opposition attacking police, ruined buildings, and piles of garbage in the streets. These are two dimensions of one reality, but each side sees only one.

There is a widespread view in the West that Vladimir Putin is afraid of what is happening in Ukraine because it can serve as an example for the Russian opposition. This is a very simplified view. The Russian president draws parallels between developments in Kiev and the situation in Russia, but he sees them as confirmation that he is right.

In his view, unrest must be suppressed before it turns into a huge fire. Unrest produces nothing but chaos. A weak state drives itself into a trap. Once a state falters, external forces will charge through the breach and start shattering it until it falls. The West is destructive. It is either unable to understand the complexity of the situation and acts in a primitive way, designating "good" and "bad" players, or it deliberately destroys undesirable systems. The result is always the same - things get worse. The desire to limit Russian influence and hinder Moscow's initiatives is the invariable imperative of the Western policy.

This is probably how Putin sees the Ukrainian crisis, as well as other local crises of recent years, for example, in the Middle East. He does not sympathise with Ukrainian President Viktor Yanukovych, who evokes unpleasant memories. In 2004, Putin was personally involved in attempts to help Yanukovych become president. He came to Ukraine to support him and suffered a big defeat. He views the Ukrainian leadership as unreliable and slippery.

However, as in the case of Syria, it is not a personal matter. Yanukovych is a legitimate president of a sovereign state. If external forces are allowed to delegitimise him, let alone remove him from power, this would violate the basic principle of international relations. Therefore, Moscow will not deny Yanukovych (and Syria's Bashar al-Assad) its support - although it is well aware of his weaknesses, the fragility of the situation, and the risk of his removal from power.

Moscow believes that regime change would thrust Ukraine into anarchy and that it may collapse as a state in the end. It considers the Ukrainian political class, regardless of its political views, irresponsible and unprofessional. Ukrainian "peacetime" politics is reduced to endless intrigues of oligarchic groups, which have no idea about strategy.

For the past 20-plus years, the Ukrainian elite has failed to build a capable and firm state, although after the Soviet Union's break-up, Ukraine was considered perhaps the most promising country among the post-Soviet states.

However, the rule of the "Orange" coalition in 2005-2010 was an example of utter incompetence. There is no reason to believe that another "pro-Western" government will be more effective, especially considering the leaders of the protests. They do not control the turmoil of the riot, but are only trying to keep up with it.

Russia believes that the continuation of anarchy will lead to the fragmentation of Ukraine. The country acquired its present borders partly by accident: Stalin expanded the Soviet empire by annexing Western Ukraine; Nikita Khrushchev transferred Crimea to the jurisdiction of the Ukrainian Soviet Socialist Republic.

The nation has not become a unified whole, and attempts to shake the status quo and force Ukraine to make a final choice in favour of the EU or Russia deepen the division. The west of the country has a clear identity, but it does not have an economy of its own. The east has an economic base, but it lacks a distinct identity.

Today Moscow is not seeking the collapse of Ukraine and is taking no special steps in this direction. But if the internal conflict escalates, Russia may opt to establish closer contacts with pro-Russian regions in eastern and south-eastern Ukraine. Russia is confident that the West's interference and unilateral support for the opposition brings such a scenario closer.

Putin fears chaos. The main driving force behind his policy towards Ukraine will be not a desire for expansion, but a desire to reduce the risk of chaos spilling into Russia. To this end, anything goes - both defensive and offensive means.

У меня есть одна черта, о которой я помалкиваю, составляя резюме. Все, к чему я прикасаюсь, чем начинаю искренне интересоваться, немедленно хочет скончаться.

Я притащил в студию виолончель, записать короткую партию для группы старых друзей-собутыльников «Подозрительные лица», — и «Подозрительные лица» спешно распались, а солистка даже пыталась вырвать ноздри ударнику. Устроился в «Столичную вечернюю», на третий день вместе с коллегами прогорланил на летучке «Гип-гип ура!» — а через пару недель газета отдала богу душу. Пришел в «Родную газету» — и некогда процветающее издание обмякло и перестало выплачивать зарплаты. Начал писать в «Крокодил» — «Крокодил» утонул. Наконец, гендиректор «Дождя» попросила меня выслать резюме 29 января этого года, и на следующий день обстоятельства непреодолимой силы вырубили канал из кабельных сетей.

Я давно не переживаю по этому поводу. Но меня взбаламутил один странный звонок.

Звонит мой добрый приятель и просит написать колонку «Как полюбить Родину?» в новый военно-патриотический журнал, курируемый Дмитрием Рогозиным. Я, конечно, сразу понял, что это патриотическое издание очень хочет поскорее умереть, но меня потрясла тема. Ведь я тут недавно действительно всем сердцем полюбил Таможенный союз. Во всяком случае, я постоянно думаю о нем.

Мне приснилось, что с криком «Түйе бойына сенем деп жыл басынан құр қалыпты» я бегу по золотому пшеничному полю к Нурсултану Назарбаеву.

Тот распахивает объятия, как бы говоря: «Сынок, не ссы, ты уже на святой земле Кеден одағы». Переспрашиваю: где-где? Он дергает меня за нос: «Так издревле наши предки называли эти земли: Кеден одағы, в переводе с казахского «Таможенный союз коллективного протекционизма от третьих стран». Тогда еще, если помнишь, Ошпур Кобыланды играл возлюбленной мелодию ночи на кобызе».

Я что-то такое помню. Оглядываясь, вижу, как моя новая родина создает в муках первый казахский автомобиль. Как женщины в алых войлочных шапках несут на тонких вытянутых ручках мужские тюбетейки, кто помладше — колпаки для бани. А с Запада на нас надвигается, загораживая яичное солнце, могилевский смартфон с астанинскими и зеленоградскими чипами, потрясшими в свое время мировое сообщество.

Проснулся, как водится, в холодном поту. А ведь и правда, какой-то он у нас зачуханный получился. Про ТС обидно шутят, что Европейский союз создан для европейцев, а Таможенный — для таможенников. Им не занимаются.

Он как брошенный ребенок: нарисовал на асфальте мелом маму и лег, свернувшись калачиком, в ее живот. А люди идут мимо по своим европейским, африканским, азиатским и американским делам.

Но я, кажется, понимаю, в чем тут дело. В высокомерии. Мы высокомерно считаем, что на слово «свобода» можно ответить «отменой пошлин», на «равенство» — «освобождением от акцизов», а «братству» противопоставить «нулевую ставку НДС». Но так не бывает. Тысячи идеологов, сидевших каменными задами в институтах марксизма-ленинизма, сотни бородатых мужчин, сидящих в программе «Что делать?» Виталия Третьякова, десятки авторов «России в глобальной политике» оказались не способны не то что придумать идеологию, но даже название. То ли выпросили его у пьяных третьеклассников, то ли нашли в канаве у автозаправки — ЕврАзЭС. Почему не назвать все это дело РосБелКа или даже нежнее — РосБелочКа — по входящим в союз странам?

Почему не сделать так, чтобы не тосканскую кьянину мне предлагал шеф-повар модного ресторана, а нашу конину? А где стихи? Почему только в своих страшных снах я

Достаю
из широких
и полных тенге штанин
дубликатом
бесценного груза.
Читайте,
завидуйте,
я —
гражданин
Таможенного союза!

Какого черта я честно ищу в Москве казахские товары, а когда нахожу только магниты на холодильник и вот этот скромный российско-казахский коврик, то слезы рекой льются на идеологически чуждый паркет? Почему я читаю на стене зоны таможенного досмотра выписку из правил, по которым один человек один раз в год может ввести в страны Таможенного союза не более одного нового пальто (помимо надетого на него), одного пылесоса и одного утюга?

Кого мы хотим уложить в постель с одним утюгом? Украину? Не соблазнили даже миллиардным траншем. Киргизию? Вся в сомнениях. Армению? Азербайджан? А если надеть на себя два пальто? Жарко, но, может, тогда и Турция попросится, о чем сейчас разговоры идут? Мы, как в эпиграмме Гафта на Доронину, слишком обильно льем «Шанель» во щи.

Нет, неспроста я полюбил Таможенный союз. Не просто так он мне снится. Не случайно мне позвонил друг из патриотического журнала. Чувствую, дни РосБелКи сочтены. Во всяком случае, как альтернативы ЕС.

Президент России Владимир Путин наградил телеведущего и генерального директора агентства «Россия сегодня» Дмитрия Киселева орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени. Соответствующий указ опубликован на официальном портале правовой информации.

Указ «О награждении государственными наградами Российской Федерации» был опубликован 13 февраля, но СМИ обратили на него внимание только сейчас.

Дмитрий Киселев упомянут среди нескольких десятков человек, награжденных «за достигнутые трудовые успехи, значительный вклад в социально-экономическое развитие РФ, заслуги в гуманитарной сфере, укреплении законности, защите прав и интересов граждан, многолетнюю добросовестную работу». В частности, за такие же заслуги приказом от 13 февраля был награжден «Орденом почета» президент Сбербанка Герман Греф.

Ведущий телеканала «Россия 1» Дмитрий Киселев был назначен руководителем нового информационного агентства «Россия сегодня», созданного на базе РИА Новости, в декабре 2013 года. Он же возглавил комиссию по ликвидации РИА Новости. Назначение известного своими резкими антизападными высказываниями Киселева гендиректором агентства Владимир Путин объяснил тем, что государственной пропагандой должны заниматься «патриотично настроенные люди».

Власть и оппозиция в Украине впервые одновременно пошли на взаимные уступки. Но протестующие намерены стоять до победного конца. Денег пока хватает

В минувшие выходные участники акций протеста в центре Киева впервые за три месяца противостояния согласились пойти на компромисс с властями. Протестующие покинули здание столичной мэрии и сделали проезд для автомобилей на улице Грушевского, где в конце января стычки с милицией были самыми горячими . «Штаб сопротивления выполнял эти действия как исполнение решений Совета Майдана, принятых единогласно», — заявил народный депутат от Блока Юлии Тимошенко Арсен Аваков.

Готовность оппозиции и Майдана идти на уступки – следствие выполнения одного из многочисленных требований. К воскресенью 16 февраля из тюрем были освобождены 2063 участника акций протеста, задержанных с конца ноября предыдущего года, сообщил вчера со сцены майдана один из лидеров оппозиции Арсений Яценюк. «Наше требование – закрыть против всех них уголовные дела», — сказал нардеп. Еще один компромисс со стороны власти – кордон милиции на улице Грушевского отступил на 150 метров выше, ближе к зданию украинского правительства.

В понедельник 17 февраля лидеры оппозиции Олег Тягнибок, Виталий Кличко и Арсений Яценюк в Берлине будут встречаться с Ангелой Меркель. «Мы хотим услышать ясный ответ на вопрос кого поддерживает Европа – нынешнюю украинскую власть или украинский народ», — объяснил цель визита Яценюк. Во вторник, 18 февраля, начнет работу новая сессия украинского парламента. «Я прошу всех вас приходить с утра под стены парламента, — призвал со сцены Майдана Олег Тягнибок. — Мы должны давить на всех депутатов и добиться конституционной реформы, возвращения к Конституции 2004-го года». Дело в том, что после Оранжевой революции в Украине были внесены поправки к Конституции, существенно ограничивавшие власть президента и предоставлявшие больше полномочий Верховной Раде. Эти поправки отменил Конституционный суд в 2010 году. «Янукович вынудил Конституционный суд отменить эту реформу коррупционным путем, он сделал государственный переворот», — так оценивает эти действия Арсений Яценюк.

Тем временем Майдан живет своей жизнью. Уступок со стороны власти слишком мало для того, чтобы люди разошлись по домам. Многие уже привыкли к нынешнему Майдану как к новой достопримечательности украинской столицы. В минувшую субботу там завершился турнир по шахматам. Баррикады, сделанные в морозную пору из мешков, наполненных снегом, перестраивают с помощью песка. Люди живут на майдане уже третий месяц. Длительные пребывание большего количества активистов в центре города породило массу теорий о финансировании протеста. Некоторые из сторонников Партии регионов ранее заявляли, что посольства США и европейский стран ежедневно дают на майдан около $1 млн.

Помощник Владимира Путина Сергей Глазьев в интервью украинскому Коммерсанту дал более смелые оценки: «По нашим данным, американские источники тратят по $20 млн в неделю на финансирование, в том числе на вооружение, оппозиции и мятежников». Каковы на самом деле масштабы деятельности и расходов Майдана как микрогорода?

Для начала нужно оценить количество жителей этого военного поселения. Люди живут в палатках и захваченных зданиях. Палаток на Майдане и прилегающих к нему улицах – точно более полутора сотен. Всего у протестующих остается теперь три здания – Дом профсоюзов, Октябрьский дворец и Украинский дом. Считать людей в каждой палатке или здании – занятие бессмысленное. Для того, чтобы адекватно оценить население, мы отправились на поиски коменданта Дома профсоюзов Степана Кубива, народного депутата, отвечающего на финансовую службу Майдана. Это служба ведет учет всех живущих на Майдане и заведует расходной и доходной частью бюджета.

В финансовой службе Майдана работает семь человек – бухгалтеры, финансисты. К примеру, тот же Кубив – бывший председатель правления Кредобанка и нынешний заместитель руководителя парламентского комитета по вопросам финансов и банковской деятельности. Мы общались в просторной комнате с длинным столом. Возле входа в комнату дежурят бойцы самообороны в камуфляже, в самой комнате несколько женщин пересчитывают деньги из прозрачных ящиков, отбирают купюры одного номинала и перевязывают их пачками. Все как в банке. Сходство с финансовым учреждением придает и лексика Кубива. «У нас есть фронт-офис – отряды самообороны, которые дежурят на баррикадах и на сцене, — рассказывает он. — Есть миддл-офис – волонтеры на кухне, врачи, медсестры, журналисты пресс-центра. Бэк-офис: наша санэпидемстанция, люди, которые отвечают за покупку продуктов, их доставку, покупку и доставку дров, вывоз мусора, очищение биотуалетов».

Откуда деньги? На Майдане стоит один большой ящик для пожертвований из прозрачного пластика. Еще 16 установлены по всей территории, контролируемой протестующими. Их приносят в финансовую службу и вскрывают каждый день. Но это не единственный источник поступления средств. «К нам поступают денежные переводы от украинцев из России, Казахстана, Канады, Европы, — рассказывает Кубив. — Дают деньги и многие предприниматели, которые предпочитают себя не называть, чтобы не создать проблемы для своего бизнеса, поступают средства и от народных депутатов из всех оппозиционных партий». Бизнесмены не зря боятся открывать свои имена: за примерами возможных последствий далеко ходить не надо, у того же Кубива по решению Дарницкого суда Киева в конце января было арестовано имущество и заморожены счета.

— Богдан, сколько у нас в день было собрано пожертвований? — кричит Кубив своему коллеге, который на другом конце стола следит за подсчетом денег.

— Максимум — это было 22 или 23 января — за день мы собрали из ящиков 748 000 гривен, — отвечает тот.

В среднем за день поступают пожертвования на сумму от 180 000 до 350 000 гривен. Если перевести эту сумму в доллары и считать по курсу НБУ (за время противостояния 8 гривен за $1), ежедневные пожертвования на Майдан составляют от $22 500 до $43 750.

Сотрудники финансовой службы показывают прозрачные ящики, и пластиковую тару, отобранную у людей, собирающих пожертвования якобы для Майдана, но присваивающих их себе. Бойцы самообороны каждый день патрулируют территорию и проверяют, все ли ящики с пломбами финансовой службы.

Около 90% всех средств собираются из ящиков для пожертвований, 8-9% — от депутатов и предпринимателей и от 1,5% до 2% — от украинцев заграницей. Часто бывает, что люди приносят деньги, а в финансовом управлении им дают список того, что необходимо купить. Кубив оценивает долю такой материальной помощи в 60% от общего объема поддержки майдана. «Мы стараемся минимизировать количество наличных денег», — говорит он.

На что идут деньги? Всего, по словам Кубива, на Майдане и прилегающих улицах установлена 201 палатка. В декабре в них и в захваченных зданиях постоянно проживали около 7000 человек. Но после начала противостояния на улице Грушевского в конце января протестующих прибыло, к началу февраля Кубив оценивает численность протестующих в 15 000 – 20 000 человек.

Более 60% расходов – продукты. Кормят не только бойцов самообороны и волонтеров, но и всех, посещающих Майдан. От 4% до 8% уходит на дрова и топливо, около 20% — коммунальные услуги в четырех зданиях . Остальное – лекарства, биотуалеты, услуги связи.

Финансовая служба Майдана заключила договор с частной компанией, которая занимается вывозом мусора. Ежедневно вывозится от 25 до 140 кубометров мусора, в этой деятельности задействовано 46 волонтеров, услуги вывоза тоже оплачиваются из собранных пожертвований. Отдельная статья расходов – выплаты семьям погибшим и оплата лечения раненных. Всего на это было потрачено 580 000 гривен.

Финансист Кубив вспоминает любые цифры без подсказок и напоминаний. В одно из воскресений декабря 16 полевых кухонь Майдана выдали 550 000 порций второго блюда. Это максимальная возможность города в городе. Заявления сторонников власти о том, что Майдан финансируется посольствами он комментирует так: «У дурной птицы дурная песня».

Забот у Кубива, с которым мы встречались в начале февраля, хватает. Финансовая служба оплатила коммунальные услуги Дома профсоюзов и остальных захваченных зданий на сумму более 300 000 гривен. До 20 февраля нужно было заплатить еще 180 000 гривен. Теперь меньше — здание мэрии вернулось городу.

По пять раз в год выезжающий в командировки в охваченный очередной войной Афганистан зампред Комитета по делам воинов-интернационалистов при СНГ Александр Лаврентьев рассказал «Газете.Ru», как пропавших без вести советских военных находят в далеких горных кишлаках, как идентифицируют их останки, а иногда и находят среди афганцев их детей.

В крохотном кабинете в самом центре Москвы седой офицер запаса Александр Лаврентьев занят подготовкой к всевозможным юбилейным мероприятиям: ровно 25 лет назад, 15 февраля 1989 года, завершился вывод советского военного контингента из Афганистана. На стенах развешаны карты Кабула и Афганистана, фуражка афганского полицейского, бейдж с логотипом НАТО в каком-то массивном чехле и множество других артефактов. Сам он участия в том конфликте не принимал, его с «афганом» связывают поколение друзей-офицеров и работа — возвращать пропавших без вести на той войне солдат уже не существующей Советской армии. Комитет по делам воинов-интернационалистов, созданный в 1992 году при совете глав правительств стран СНГ под руководством Руслана Аушева, фактически единственная организация, которая занимается таким поиском. По официальной статистике, за время боевых действий на территории Афганистана попали в плен и пропали без вести 417 военнослужащих, 130 из них были освобождены в период до вывода советских войск. Судьба большинства остальных до сих пор неизвестна. В долгих и кропотливых поисках каждого отдельного военнопленного Лаврентьев чаще находит могилы с их останками, реже кого-то обнаруживает живым где-то вдали от родины. За 20 лет 30 бывших пленных были найдены живыми, 22 вернулись домой, 8 — остались там же, где их обнаружили.

— Уже 25 лет прошло с момента окончательного вывода советских военных с территории Афганистана. Вы и сейчас продолжаете находить живых из числа пропавших солдат?

— В позапрошлом году нашли одного человека в Голландии. Это сержант Абдулин, башкир из Челябинской области. Он попал в плен и долгое время провел в Пакистане в тюрьме. Туда довольно много переправляли пленных. Люди годами в ямах сидели уже после вывода советских войск. Ведь граница Афганистана и Пакистана — вещь достаточно условная. Когда-то Индия владела этими территориями, потом провели искусственную линию — так называемую линию Гернда. На самом деле это зона племен пуштунов, которые никогда не признавали проведенной границы. «Это наша земля. Почему кто-то ее делит?» — говорили они. Во время войны наши не могли нарушать границу Пакистана, а они переходили ее свободно. В Пакистане были в том числе и лагеря для пленных советских солдат. Часть из них — около двадцати человек — были вывезены на Запад. В этом участвовали как частные лица, так и различные международные организации, например «Врачи без границ» или американская журналистка советского происхождения Людмила Торн.

Выкупали, договаривались и вывозили. В числе переправленных в Европу оказался и Абдулин. Это произошло уже в 90-е годы. Но здесь уже после освобождения о нем никто ничего не знал. Найти его было очень сложно. Процесс занял долгое время. Я действовал через Комитет Красного Креста. Пытались сделать это и по другим каналам — через МИД, другие наши органы.

В Голландии действует что-то вроде программы защиты свидетелей — Абдулин уже давно живет под другим именем, и разгласить его данные без его личного согласия никто не имеет права.

На Западе с этим очень жестко. Мы даже, когда узнали город, где он живет, — не буду его называть — обращались к ним в мэрию через города-побратимы. Нам ответили, что только после письменного согласия Абдулина на предоставление информации конкретному лицу мне дадут эти сведения. Я полетел к его брату в Челябинскую область, подключил наши контакты в штаб-квартире Красного Креста в Женеве — писали вместе с ними запрос. В итоге все-таки подтвердили: да, это он, пропавший без вести сержант Абдулин.

Мы в комитете сами тоже вытаскивали людей из Пакистана, прямо из тюрем. Был короткий период, когда нам в Пакистане помогала покойная Беназир Бхутто, тогдашний президент, которую потом убили, в Афганистане — один из известных лидеров Бурхануддин Раббани, которого потом тоже убили. Был период такого просветления, связанный с ними: людей просто выводили к представителям комитета и говорили: «Это вот ваши. Теперь сами с ними разбирайтесь».

Положение у пленных было разным. Кто-то так и умер в ужасных условиях, кому-то, как, например, Николаю Быстрову, посчастливилось попасть к великому лидеру Ахмад Шаху Масуду. Это был настоящий воин, который не то что сам не расстреливал пленных, а наказывал своих командиров за жестокое обращение с ними.

Уникальный, конечно, был человек. Николай остался у него в отряде личным телохранителем, двенадцать лет там прожил.

— Да, это известная история, ставшая уже сюжетом для российских телесериалов. Расскажите другую — о Бахретдине Хакимове, одном из последних обнаруженных вами военнопленных, который нашел второй дом в Афганистане.

— Там непростая история. Не на все вопросы нашлись ответы. Юридически доказать, что найденный человек — Хакимов, мы не можем. Я с ним встречался три раза. Он излагает каждый раз разные версии своей истории, иногда откровенно бредовые. Да, он рассказывает часть биографии Хакимова, а потом у него включается какая-то «другая программа», и он начинает нести откровенный бред.

— Вы лично давно последний раз были в Афганистане?

— В прошлом году летал туда пять раз, последний раз в ноябре. За последние годы, с приходом международной коалиции, обстановка там сильно осложнилась. Сейчас в Афганистане, по-моему, нигде, кроме Кабула, не встретишь иностранца. Их просто отстреливают. Уже под Кабулом идут регулярные бои. В прошлом году, осенью когда ездил, километрах в восьмидесяти от Кабула три дня шел бой. Талибы оседлали дорогу и долбали все подходящие правительственные войска три дня, потом ушли. Юг страны уже оторван.

В Герате мы уже не можем решать задачи спокойно, даже несмотря на то, что у нас там есть мощные покровители — люди авторитетные в чисто российском понимании этого слова.

Надо понимать, что государства там нет. Центральной власти в стране нет. В каждом регионе — свой лидер. В одном месте это может быть сильный губернатор, как в провинции Балх на границе с Узбекистаном, — такой суровый тафгай Атта Нур, — в другом ситуацию контролируют откровенные бандиты, наркомафия.

— Как вообще сейчас можно попасть в Афганистан, насколько это рискованное путешествие?

— Только самолетом. Другого транспорта за пределы страны нет. Раз в неделю летает рейс Москва — Кабул афганской государственной авиакомпании, но сейчас я летаю через Дубай. Несколько раз добирался через Таджикистан — из Душанбе можно нанять машину до границы с провинцией Кундуз. Сейчас там уже небезопасно.

Еще два года назад я там спокойно мог ходить по городу, переодевшись, конечно, в местную одежду. Смесь народов там такая, что внимание на меня не обращали. Сейчас уже не так.

Осенью был там у наших помощников. Прилетел на самолете — дорога из Кабула через перевал Саланг просто никакая. Слово «отвратительная» не подходит — ямы с мой рост, триста километров надо ехать шестнадцать часов. Зато раз в неделю из Кабула летает старенький Ан-24 — ему, наверное, лет сто. Билет стоит где-то $100. Так вот последний раз друзья встретили на машине, просили не выходить из нее.

— Смотрю, у вас на стене удостоверение с гербом Североатлантического альянса, есть какие-то рабочие взаимоотношения с представителями сил НАТО в Афганистане?

— К сожалению, кроме слов, с их стороны ничего нет. Я пытался наладить взаимоотношения со штабом вооруженных сил, с американским посольством. Реальной помощи никакой. В штабе у меня встреча с руководством так и не состоялась, в американском посольстве в Кабуле меня фактически допрашивали три часа. Пришлось объяснять им, кто я такой, хотя мы ведь не какие-то люди с улицы, мы официальная организация при совете правительств стран СНГ, я член комиссии по делам военнопленных и пропавших без вести при президенте Российской Федерации, меня много лет знают лично в руководстве авторитетнейшей организации ветеранов армии США. Я им даже назвал имена знакомых из посольства США здесь в Москве. Так не сотрудничают. Ветеранские организации — другое дело. И мы им помогаем, и они нам.

В Соединенных Штатах розыск пропавших — дело государства. Причем дело высокоприоритетное. В министерстве обороны есть целое управление, есть целое командование с огромным штатом, с лабораториями, с приличным бюджетом. Ищут пропавших еще с войны в Корее, во Вьетнаме. Недавно у нас на Дальнем Востоке была экспедиция по поиску самолета времен ленд-лиза. Мои друзья-генетики участвовали в этом. Американцы прилетели на нескольких вертолетах, с огромным количеством оборудования. У нас по-другому.

Экспедиция — это я, помощник-афганец, иногда охранник с автоматом. Так и ходим по горам с лопатой, людей отлавливаем местных: «Воевал с шурави (афганское название советских специалистов и служащих Советской армии. — «Газета.Ru»)? — Воевал. — Может, знаешь, где хоронили, расстреливали, может, кто-то в плену жил?»

— Афганцы, которые воевали против советских войск, относятся к вам с пониманием?

— Это, может быть, будет не совсем понятно, но да, это так. Я первый раз приехал в Афганистан встречаться именно с теми, кто воевал, потому что у них больше всего информации. Для меня их отношение было шоком. Почти 100% воевавших афганцев, за редчайшим исключением, были рады меня видеть: «Шурави? Советский, да? Слушай, пойдем, хоть посидим, чаю попьем, плов поедим, поговорим. Мы вас уважаем». Это удивительно!

В Герате, где мы работаем, есть один очень интересный человек. Он воевал все эти годы, лет с пятнадцати. Сейчас миллионер, помогает нам вовсю. Отгрохал там музей огромный — целая панорама, как у нас Бородинская. Отдельное здание специально построил, мозаикой отделанное. Мы часами сидим втроем — у меня там еще великолепный переводчик, пожилой афганец, он служил офицером правительственных войск. Мы беседуем о войне, о мире, у нас мало противоречий. Есть общее понимание, что война — это трагедия, горе всем, тем более та война.

Многие афганцы помогают. Кто-то сначала боится. Думает, мы тут пришли искать его, а он, может, расстреливал кого-то сам или видел, как расстреливали: «Вдруг вы меня привлечете к ответственности? Возьмете и сами тут расстреляете?»

Приходится убеждать: «Я не правительство. Я в вашей стране один. Вы меня можете сами расстрелять. Меня матери просят найти, ради бога, живого, не живого, хоть косточки привезти». И вот это им становится абсолютно понятно. Тогда, конечно, начинают рассказывать.

Помню, один афганец долго не говорил, где расстреляли солдата. Старейшина кишлака высоко в горах. Он нас долго рассматривал, потом говорит: «Я с тех пор шурави не видел». Мужики работу побросали. Пацанва сбежалась, бачата («бача» на дари — «мальчик, ребенок»). Для них это было событие! Наша Toyota, кстати, недалеко от кишлака свалилась с дороги, съехала по склону — втроем бы не вытащили ни за что. Весь кишлак сбежался помогать, с мотыгами, с лопатами. На руках вытащили и на дорогу поставили. В этом кишлаке нам показали останки Сергея Колесова. Мы его захоронили в Санкт-Петербурге. Родители у него умерли уже. Тетя осталась. Ей еще говорили некоторые соседи, когда узнали, что племянник без вести пропал: «Серега, может, перебежал, предатель». Но мы нашли не только его, но и свидетелей: парень в бою погиб. Просто скатился по склону, и тело не увидел сразу никто. Местные потом его в щель спрятали и камнями заложили. Самое удивительное, что даже его документы нашлись.

«Вот это у него в кармане лежало», — сказал тот старик, который не хотел ничего рассказывать, и вынес мне, знаете, советский такой водительский талон, в котором еще гаишники за нарушения дырки кололи.

Представляете, сколько лет прошло, а он хранил его все это время. Я не понял сначала... А знаете, в чем дело? Ведь у простых афганцев, у них нет, как у нас, каких-то бумаг, документов, паспортов. Для них этот талон был чем-то таким... Очень важным.

— Часто в обмен на информацию просят деньги?

— Иногда просят. К сожалению, присутствие западных войск за пять с половиной лет развратило афганцев. Особенно в Кабуле это заметно. Там и гражданские специалисты, и военные, и сотрудники международных организаций работают. Получают они очень много. Для Афганистана вообще безумные деньги. Поэтому они их там швыряют не глядя. Городские афганцы тоже уже к деньгам привыкли, да и не только городские. Вот был случай: есть место, где, мы подозреваем, находятся останки двоих наших ребят, а мы не можем туда пробиться. Мулла и старейшина кишлака просит $300 тыс. Приехал мой помощник, местный. «Ну ты им объяснил?» — спрашиваю. «Да я им по-всякому объяснял», — говорит. «Ты спроси, они всем кишлаком такую сумму видели когда-нибудь вообще?» — объясняю. Нет вот, уперлись.

— Могут обмануть в такой ситуации?

— Могут. Обманывают, к сожалению, на каждом шагу — обычная ситуация. Иногда человек поначалу рассказывает все, что хочешь, а второй раз встречаешься — говорит совершенно другое. Были случаи, когда пытались раскопать на афганском кладбище могилу и нам принести непонятно чьи кости. Но мы работаем над идентификацией на солидном уровне, собрали более 200 образцов крови для молекулярно-генетических исследований. Иначе уже никак не определишь: останки очень плохие, но ДНК извлечь можно. Потом сравниваем полученные образцы с банком генетической информации, по родственникам. У нас официальные отношения с двумя лабораториями — в Москве и в Ростове-на-Дону. Мы долго этого добивались, чтобы дело идентификации было поставлено на государственную основу. Теперь в Минобороны есть нужные документы, поручения и т.д.

Люди, которые с нами работают, ведут подобные исследования уже десятилетия. В Москве — Сергей Глебович Харламов, уникальнейший специалист, в Ростове — Игорь Валерьевич Корниенко, моложе, но доктор наук, написал массу научных трудов. У него сейчас в Ростове 12 останков наших находятся на исследовании. Это в кино сегодня нашли останки, завтра уже ДНК готов, только руки потирают. На самом деле все не так. Тем более с останками, которые 30 лет в земле пролежали. Исследования занимают месяцы, а иногда и годы. Нужно еще извлечь ДНК из этих останков — там же не остается органики. Вот они придумывают новые методики. Мы им помогаем. За счет комитета закупаем препараты дорогие очень. Сотни тысяч на это уходит.

— На какие средства вы всем этим занимаетесь?

— С 1992 года по 2009 год комитет существовал за счет самофинансирования — да чего скрывать, средств, найденных в основном у друзей Руслана Аушева. Фактически на пожертвования. Тем не менее искали, ездили… В Афганистан, в Саудовскую Аравию... Находились люди, находились деньги. В 2009 году мы наконец сумели пробить долевое финансирование правительств СНГ. Правда, не все подписали и не все платят деньги, но зато и люди до сих пор помогают. Чтобы вы понимали: просто поездка на три недели в Кабул обходится от $10 тыс. и более. Гостиницы в Кабуле, кстати, недешевые, часто охрану приходится нанимать. Втроем, вчетвером поехать выходит уже $20 тыс.

— Среди людей — участников афганской войны немало вполне успешных предпринимателей, людей более чем обеспеченных. Есть ли среди них те, кто вам помогает?

— Этот круг очень узок. Иногда я не хочу понимать, почему для Жанны Фриске собрали десятки миллионов рублей, а когда мы с радиостанцией «Эхо Москвы» проводим марафон по сбору средств на дорогостоящие операции для участников боевых действий в Афганистане, то за неделю собирают только 80 тыс. руб. При том что одна операция стоит сотни тысяч. В основном все наши расходы покрывают люди, которых лично Руслан Султанович находит. Существует круг людей, для которых Герой Советского Союза Руслан Аушев — авторитет.

— Насколько я знаю, у вас есть точный список пропавших без вести на той войне. Сколько их сейчас?

— На сегодня 264 человека. За последние пять лет мы список сократили на шесть человек. Одного живого нашли, трое останков опознали — захоронили одного в России, двоих в Казахстане. Кстати, из Казахстана один, Алексей Зуев, русский, а второй, Абдулхаким Ергишов, узбек. Плюс вычеркнули из списка Валеру Кускова с Украины. Достоверно установлено, где он захоронен, в Афганистане. Маме доведено. Она согласилась, что изымать останки не будем. Есть свидетель, который его хоронил, Александр Левенец. Он живет там сейчас, остался в Афганистане. Он Валеру и хоронил там, на мусульманском кладбище.

Мы также подтвердили свидетельскими показаниями гибель еще одного бывшего пленного украинца — Виктора Балабанова. Я нашел его сына там, в Афганистане.

Их родство подтверждено юридически. Я взял у сына кровь, а в базе данных у нас уже была кровь сестры погибшего — тети этого парня. Теперь у меня есть акт судебно-медицинской экспертизы — официальный документ правомочный. Тетя на Украине живет, в Харькове. Когда я был в Кабуле, мы устроили телемост. Скайп — великое дело. Пообщалась со своим племянником. Ему за 20 уже, Исмат зовут. В кишлаке всю жизнь жил, у него даже документов никаких не было. Сейчас его перетащили в Кабул. Он срочно учится, потому что даже школу не кончал. Сейчас, наверное, сдал уже за десятый класс. Экстерном все, пашет как проклятый. Ему помогает Общество Красного Полумесяца Афганистана, точнее, лично его руководитель Фатима-Ханум Гаилани. Фактически за свои деньги она его перетащила в Кабул, устроила учиться, одела. Конечно, очень хотел бы, чтобы он приехал сюда, хоть посмотреть. В России мы все это решили бы, но родственники остались на Украине, я не могу за них решать.

Итого за последние пять лет шесть человек мы уже вычеркнули из списка и еще двенадцать останков на идентификации. Опознать нужно каждого, а ведь есть еще десятки людей, которые утонули в горных афганских реках, и тела их до сих пор не нашли. Здесь у меня раньше в кабинете папки лежали на каждого, сейчас все в электронном виде. Любую информацию о каждом мы по крупицам собираем туда.

— А этот костюм красивый на двери откуда у вас?

— Это из Казахстана, национальный костюм. Мы когда хоронили там ребят, я не ожидал такой реакции. В Щученск хоронить Алексея Зуева ездил сам Руслан Султанович, он оттуда родом, а в Туркестан — город такой там есть — хоронить Абдулхакима я ездил. Город с населением 150 тыс. человек жил только этим событием. На площади, где стоял гроб с останками, собрались тысячи людей. Подиум сделали для выступлений. Подошла к микрофону его мать, узбечка, — город узбекский, говорила тоже по-узбекски. Неграмотная деревенская женщина. И говорила так, что у людей на площади, у десантников-ветеранов, у детей потекли слезы. Мне потом перевели, что она рассказывала: у нее было восемь детей, которых она растила, и был среди них самый умный и самый красивый, который ушел тридцать лет назад и не вернулся. «Слава Аллаху, хоть косточки его теперь похоронят, и я смогу спокойно умирать», — сказала эта женщина.

— Сейчас модно искать «духовные скрепы», все упражняются в поисках моральных, нравственных ценностей и ориентиров. За большие деньги снимается патриотическое кино. Как думаете, почему вот эта идея поиска пропавших солдат не стала до сих пор популярной, востребованной?

— Понимаете, этим занимаются люди, которых уже не надо ни в чем убеждать. Нас учили слово «Родина» писать с большой буквы, учили поступать так. Помните, у Маяковского: «Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: Что такое хорошо и что такое плохо?» А сейчас ни хрена не спрашивает никто об этом.

Жиль Гужон, из трехзвездочного ресторана L'Auberge du Vieux Puits в городке Фонжонкуз на юге Франции, говорит, что фотографировать свою еду – признак плохого воспитания и дурных манер.

Более того, по его мнению, каждый раз, когда фотография одного из созданных им блюд появляется в социальных сетях, это стирает эффект неожиданности и отчасти нарушает его право интеллектуальной собственности, сообщает сайт France TV Info.

Другой шеф-повар, Александр Готье из ресторана Grenouillere в городе Ля-Мадлен-су-Монтрёй на севере Франции, даже добавил к своим меню символ "съемка запрещена", хотя официально такого запрета нет.

Готье удручен тем, что клиенты теперь фотографируют еду, а не людей, сидящих с ними за столом.

"Раньше люди снимали семью, бабушек, а сейчас фотографируют еду… Они это отправляют в Twitter, лайкают, отвечают на комментарии, а тем временем еда становится холодной", - возмущен повар.

Кроме того, шеф-повара озабочены тем, что увидев их кулинарные произведения в соцсетях, конкуренты начнут их воспроизводить, и в процессе испортят задуманное.

Но не все рестораны с этим согласны. Некоторые даже предлагают клиентам пройти специальный курс, как фотографировать еду. Некоторые, впрочем, считают подобные фото своего рода порнографией.

В Таджикистане активизировался процесс дерусификации фамилий. Поводом стало недавнее выступление генпрокурора республики Шерхона Салимзоды в местной прессе: он раскритиковал молодых людей, предпочитающих фамилии и отчества с русскими суффиксами, и заявил, что налицо «низкий уровень патриотического воспитания». Вскоре после этого об изменении фамилий на национальный лад заявили высокопоставленные чиновники. Насколько массовой станет эта тенденция, сказать сложно. С призывом «вернуться к корням» выступал еще в середине 2000-х годов глава Таджикистана Эмомали Рахмон. Однако многие из тех, кто отказался от фамилий на «-ов» или «-ев», впоследствии стали возвращаться к прежнему написанию, полагая, что оно более предпочтительно при поездках на заработки в Россию.

Статья генпрокурора Таджикистана, в которой шла речь о «русских» фамилиях, вышла в конце января в правительственной газете «Джумхурият» («Республика»). Как следовало из публикации, при проверках, проводившихся в сфере образования, выяснилось, что все больше молодых людей отказываются от национального написания фамилий и отчеств, предпочитая русифицированные варианты с суффиксами «-ов» и «-ев».

Так, за последние три года в государственном Коммерческом институте, по данным прокуратуры, на «русские» фамилии перешли 177 студентов, в Педагогическом университете — 113, в Медицинском университете — 223. Фамилии с русского на таджикский лад в этих вузах за тот же период поменяли лишь несколько человек.

«Такое положение дел свидетельствует о низком уровне национального и патриотического воспитания молодого поколения, — писал Салимзода. — Это является следствием слабой работы в области образования». По его словам, тенденции изменения фамилий на русский лад способствовали в том числе и представители власти.

В унисон с прокурором выступила глава правительственного комитета по языку Гавхар Шарофзода. Она заявила, что избавление от русских суффиксов в фамилиях является «национальным долгом каждого гражданина Таджикистана».

По данным TJInform, после выхода статьи Салимзоды поток граждан, обращающихся в ЗАГСы с просьбой сменить фамилию, увеличился в несколько раз (конкретных цифр агентство не приводит). На этом фоне сотрудница ЗАГСа района Зарафабад (на севере страны) даже попыталась подзаработать: с обратившихся к ней граждан — Зокирджона Юсупова и Худойберди Ортикова — она потребовала взятку в размере 700 долларов. Чиновницу задержали в момент передачи денег.

Упрекам генпрокурора вняли и члены правительства. В конце января министр сельского хозяйства Таджикистана Косим Рохбарович Косимов объявил, что возьмет в качестве фамилии имя отца и будет именоваться Косим Рохбар. Глава антикоррупционного агентства, в свою очередь, оповестил общественность, что теперь он не Фаттох Гоибович Саидов, а Абдуфаттох Гоиб. Имя и фамилию скорректировал также мэр города Курган-Тюбе (областного центра на западе страны) Шарифхон Самиев: теперь его зовут Сами Шариф.

13 февраля стало известно, что фамилии поменяли министры транспорта и здравоохранения. Первый стал именоваться Хайрулло Асозода (прежде имел фамилию Асоев), второй — Нусратулло Файзулло, ранее именовавшийся Салимовым (в качестве новой фамилии он, как и некоторые другие чиновники, взял имя отца). В министерстве здравоохранения при этом заявили, что паспортные данные чиновник поменял «с целью уважения национальных традиций».

В целом, как отмечает «Радио Озоди» (местная служба «Радио Свобода»), создавалось впечатление, что «сверху» поступило некое указание и чиновники пытаются подать пример прочим гражданам. Очевидно, пример «Его Величества» («Его Величество» / «Чаноби Оли» — неофициальный титул Эмомали Рахмона), который в свое время отрезал от своей фамилии суффикс «-ов», оказался недостаточным.

Возвращение к корням

В прошлом — до советского периода — у таджиков сформировалась довольно сложная антропонимическая система. Базовая модель представляла собой основное имя и патроним (имя отца), но помимо этого у человека могло быть и несколько дополнительных имен — например, почетное звание, указывавшее на принадлежность к определенной профессии.

После того как в Таджикистане установилась советская власть, там стала утверждаться трехкомпонентная система антропонимов (фамилия, имя, отчество). Таджикский язык был переведен на кириллицу, а фамилии стали снабжаться русскими суффиксами. В итоге у чисто таджикских фамилий, как пишет «Азия-Плюс», оказался «полулегальный» статус.

Процесс возвращения фамилиям прежнего вида, по информации «Радио Озоди», начался еще до распада СССР, в 1980-е годы. Представитель правительства Таджикистана, вспоминая то время, рассказал радиостанции, что смена фамилии неблагоприятно сказалась на его карьере. По словам чиновника (его имя радиостанция не приводит), «его вычеркивали из всех списков, будь то при выдвижении на должность выше, или желающих в загранкомандировку, потому что в глазах людей наверху он выглядел "националистом"».

Дополнительным стимулом для отказа от русифицированных фамилий стало принятие в 1989 году закона о таджикском языке. Но даже после этого первые лица страны, как отмечает «Азия-Плюс», отказываться от суффиксов «-ов» и «-ев» не спешили. По мнению агентства, сыграли роль несколько факторов: в частности, позиция «еще во многом советской бюрократии», воспринимавшей все национальное как «исламистское», а также нежелание «обижать Россию» (учитывая, что в Москве весьма пристально следят за использованием русского языка в странах ближнего зарубежья).

Однако в 2007 году президент Эмомали Рахмонов, выступая на встрече с интеллигенцией, объявил, что все же решил «вернуться к культурным корням» и поменять свою фамилию на Рахмон. Некоторые чиновники поспешили последовать его примеру: так, глава МИДа Хамрохон Зарипов, стал именоваться Хамрохоном Зарифи. От русского суффикса, по данным «Радио Озоди», тогда отказался и Муродали Алимардон — бывший председатель Национального банка, ныне вице-премьер. Инициативу поддержали на местах: в частности, глава Горно-Бадахшанской автономной области Кодир Косимов (стал именоваться Кодири Косим) и глава Согдийской области, взявший себе имя Кохир Расулзода (ранее он был известен как Абдукохир Абдурасулович Назиров).

Изначально в руководстве Таджикистана заявляли, что президентская инициатива «носит рекомендательный характер». Вскоре, однако, выяснилось, что это не совсем так. Президент Таджикистана, как сообщила его пресс-служба в конце марта 2007 года, «дал конкретные поручения ответственным работникам о таджикском имянаречении новорожденных детей». Сотрудница ЗАГСа одного из районов республиканского подчинения позднее отмечала, что в ее учреждении существует «неофициальное требование регистрировать новорожденных только с традиционными именами».

Фактор миграции

Призыв президента «вернуться к корням» тогда поддержали тысячи сограждан. Через полгода после его выступления министерство юстиции Таджикистана сообщило, что национальный облик своим именам и фамилиям вернули около четырех тысяч человек. В то же время стало известно, что имеет место и обратный процесс: те, кто отказался от русских суффиксов, позднее обращались в ЗАГСы с просьбой вернуть их обратно.

Тенденция, как признавала главный специалист управления ЗАГС Минюста Барно Насимова, связана с выездом граждан на заработки или учебу в Россию. «В России, если у нас будут фамилии с русскими окончаниями, к нам относятся более дружественно», — объясняли передумавшие граждане. Вдобавок у тех, кто отказывался от «советской» фамилии и брал вместо этого имя отца, могли возникнуть сложности с въездом и регистрацией в РФ: так, некую Шохиду Наджмиддинову, прилетевшую вместе с детьми к мужу в Россию, остановили на контроле в аэропорту и вынудили вернуться на родину. «Пограничники не пустили ее из-за того, что у ее сына Фирдавсхона Фарходзода, как они решили, нет фамилии», — сообщала «Азия-Плюс». В итоге женщина была вынуждена поменять документы своим детям.

Желающих вернуть «русскую» фамилию со временем становилось все больше. В феврале 2010 года, к примеру, по данным управления ЗАГС Минюста, с соответствующими просьбами обратились 555 человек, в феврале 2011 года — уже 858. Как отмечал, в частности, житель райцентра Пенджикент Исмоил Рустамзод, поменявший фамилию на Рустамов, ему нужен документ, который не будет вызывать лишних вопросов при выезде за рубеж. «Я просто не хочу иметь проблем», — цитировало его «Радио Озоди».

Более того, некоторые сотрудники местных паспортных служб, как сообщалось, сами же рекомендовали гражданам брать «русские фамилии», чтобы избежать накладок при выезде за рубеж и возможной путаницы в документах. С такими же рекомендациями к выпускникам выступали и администрации некоторых таджикских школ.

Уровень миграции, способствующей популярности «русских» фамилий, остается высоким. За прошлый год на заработки из Таджикистана, по данным местной миграционной службы, выехали около 800 тысяч человек. Подавляющее большинство из них отправились в Россию. Общее число мигрантов из Таджикистана на территории РФ — включая нелегалов — превышает миллион человек, их денежные переводы на родину исчисляются миллиардами долларов (в 2012 году, по оценкам Всемирного банка, они составили примерно половину ВВП Таджикистана). В самой республике при этом высок уровень бедности: по оценке министерства экономического развития, на начало 2013 года он составлял 38 процентов.

Местные эксперты на этом фоне оценивают кампанию по смене фамилий скептически. «Конечно, я приветствую решение некоторых госчиновников о смене фамилий на национальный лад, но это должно происходить осознанно и естественным путем, — говорит политолог Косими Бекмухаммад. — Да и потом, смена фамилии — это еще не все. Патриотизм и национальное самосознание, в первую очередь, чиновники должны проявлять гарантией соблюдения прав граждан в стране и за ее пределами, защитой прав тех же трудовых мигрантов». «Разве можно заявлять о патриотизме только сменой фамилии? — соглашается юрист Ойнихол Бобоназарова. — Можно ли воспитать в человеке патриотизм или пробудить чувство национального самосознания, если он не видит свое будущее? Если, еще посещая школу, он готовит себя к трудовой миграции? Если у него в голове только мысли о том, как прокормить семью?» На данный момент, по ее мнению, власти, озаботившиеся русскими суффиксами, должны решать совсем другие задачи.

Немецкий биолог заявил, что нашел подтверждение планов нацистов по использованию комаров в качестве оружия во время Второй мировой войны.

Клаус Рейнхардт из Тюбингенского университета изучил архивы исследовательского подразделения в концентрационном лагере Дахау, которое было создано по приказу главы СС Генриха Гиммлера.

Рейнхардт отмечает, что ученые пытались найти комара, которого можно было бы инфицировать малярией и сбросить на вражескую территорию, чтобы заразить большое число людей.

Известно, что узников Дахау специально заражали малярией.

Однако планам нацистов разработать биологическое оружие не суждено было сбыться, поскольку во второй половине войны они стали терпеть серьезные поражения.

Крылатые пособники нацистов

В январе 1942 года, когда немцы завязли в России, и шансы на скорое и победоносное завершение войны стали таять, руководство Рейха принялось спешно искать оружие, которое смогло бы обеспечить ускользающую победу.

Именно тогда шеф СС Генрих Гиммлер распорядился создать на базе концлагеря Дахау исследовательскую лабораторию. Согласно официальной версии, которую никто до сих пор не брал под сомнение, там изучали методы борьбы с инфекциями, которые передаются насекомыми.

Однако, как выяснил Клаус Райнхардт, в 1944 году в лаборатории стали детально изучать малярийных комаров, причем упор делался на выведении подвидов, способных выживать за пределами своей средыобитания.

В частности, нацистских ученых очень заинтересовала разновидность, которая могла обходиться без пищи и воды до четырех дней. Таких комаров, полагает Райнхардт, планировалось заражать малярийным вирусом а затем выпускать из самолетов над территорией противника с тем, чтобы они смогли выжить и еще успеть покусать людей и инфицировать их.

Эксперименты проводили прямо на узниках Дахау. К счастью, война уже близилась к концу, и ни малярийные комары, ни иное чудо-оружие - а у немцев в разработке было много чего - не успели повлиять на ее ход и итог.